Эфир - страница 5

Но нашему счастью не суждено было сбыться: всё испортило «проклятие». Галю выписали неожиданно раньше меня. То, что моя подруга уходит, я узнал случайно, услышав, как она в коридоре прощается с медсестрами. Я не совсем понял, почему Галя не зашла попрощаться, ведь она уже почти моя девушка.

Придерживая зашитый бок, я выскочил в коридор и побежал за ней. Вернее, поковылял, держась за стену. Я звал её, но она не слышала. Тогда я позвал громче, уже на выходе Галя остановилась.

И тут из-за спины до меня донесся шепот медсестры:

– Жалко парня, так и будет всю жизнь бегать.

Вот, собственно, этой фразой можно описать всё моё существование, начиная с того самого момента. Бегаю… а они спокойно уходят. А я бегаю. И меня даже жалко. Такое вот «проклятие Медсестры».

И, что характерно, это говорила добрая медсестра, которая ставила уколы «хлопком», небольно.

– Ох, Петя-а-а… – неожиданно встрял Степа.

Кажется, в какой-то момент я перестал думать и начал говорить. Да так, что заткнул Степин фонтан. Лена и… как её там… куда-то испарились. Передо мной сидел один Степа, уже заметно окосевший.

– Ну, по крайней мере, тебя можно поздравить, – он поднял бокал, – как мы недавно узнали, теперь ты не только бегаешь, но и догоняешь!

Степа захохотал и долбанул своим бокалом по моему.

– Даже не-эт. Подожди… За тобо-ой бегают!

Степа еще раз попытался разбить мой бокал своим и продолжил хохотать.

Бармен орал, чтобы мы выметались, мой друг ржал, как конь, и дразнил бармена, я сдерживал рвотные позывы и, натыкаясь на стулья, бесконечно долго брел к выходу.

– «Но и догоняешь…» Верно подмечено, – усмехался я на следующее утро, пока чистил зубы и разглядывал в зеркало свою опухшую физиономию.

А ведь и правда, после того, как Степа притащил меня на радио, что-то изменилось. Говорят ведь: ты – это то, чем ты занимаешься… Или нет, ты это не твои вещи, не твоя работа, ты это… Нет, это не то, это вообще из Бойцовского клуба. Ты – это… В общем, черт с ним.

Скажем прямо, до радио я был просто неудачником-студентом. Жил в провинциальном городе, куда приехал на учебу из еще более провинциального города. На стипендию кое-как тянул, но в целом в науках не блистал, как и во всем остальном. Жил в задрипанной съемной однушке, за которую платили родители. К однушке прилагался отвратительный наглый дед-хозяин. Он любил припираться в субботу в семь утра, чтоб взять инструменты с балкона. Или забрать пустые банки с антресолей. Или проверить, не потекла ли опять труба под раковиной на кухне. При этом дверь он открывал своим ключом, по-хозяйски заходил в квартиру и спокойно шел заниматься важными делами. Денег он, правда, брал меньше, чем остальные, поэтому приходилось терпеть.