– Анжела, можно? – спросил он и не смотря на духоту поежился.
Девушка промолчала, даже не шевельнувшись, словно не слыша его. Она продолжала сидеть, глядя в одну точку.
Так и не дождавшись ответа, мужчина вошел и присев рядом с ней, обнял за плечи. Его лицо выражало боль и растерянность, а огромная ладонь, рядом с которой плечо девушки казалось совсем детским, слегка подрагивала. Свободной рукой он ерошил себе волосы, наводя беспорядок на и без того лохматой шевелюре. Анжела уткнулась лицом в его пахнущую табаком грудь и тихонько заплакала.
– Ну все-все, детка, успокойся, – он неуклюже погладил ее по спине. – Я понимаю, это тяжело. Здесь все напоминает об Элизабет, но держись. Ты должна быть сильной. Тебе скоро в школу. Последний класс – это важно. Ты должна жить дальше. Твоя мать хотела бы этого.
Голос мужчины дрожал, и от этих слов девушка заплакала еще сильнее. Ее отец, и сам державшийся из последних сил, надеясь своим видом подбодрить дочь, совсем растерялся. Умение успокаивать плачущих людей явно не входило в список его навыков.
Мать Анжелы и жена Джоша – Элизабет – умерла в начале лета. Теплым июньским утром они с Анжелой поехали в соседний город, собираясь прогуляться по магазинам. Элизабет хотела купить себе новое платье на их с Джошем годовщину свадьбы. Анжелу же взяла с собой за компанию.
По пути они много смеялись. Элизабет, раскрасневшаяся и довольная, рассказывала Анжеле о своем знакомстве с Джошем, и о том, как ей тогда понравилась его звонкая фамилия – Беллз.
Анжела слышала эту историю уже много раз, но мама так весело и ярко излагала ее, что можно было слушать еще столько же. В самом конце, когда Элизабет красочно описывала Джоша в рваном костюме и с поломанной розой в руках, на небе будто промелькнула тень и на дорогу выскочила огромная собака непонятной породы. Элизабет, избегая столкновения, резко свернула на обочину. Машину занесло, и она на полном ходу врезалась в дерево. В последний момент Элизабет чудом вывернула руль, чтобы удар пришелся на нее, а не Анжелу, отделавшуюся лишь парой ссадин.
От горя отец Анжелы сделался сам не свой. Трое суток он молчал, мало ел и практически не спал, но глаза оставались сухими.
Приготовления к похоронам прошли для Анжелы как в тумане. Будучи раздавленной горем, она ходила, словно во сне, ничего не понимая. Джош же лежал на кровати, глядя в потолок, почти не вставая.