Вместо ответа я смотрел в её глаза.
– А дети…? – неуверенно спросил я.
Инна пожала плечами.
– Они с нами с самого первого дня. Где им ещё быть.
Я понимал, что там, в детской, в своих пастелях спали двое детей, мальчик и девочка, которых я не знал ни в коей мере. Они были моими детьми, но я не знал о них ровным счётом ничего.
– Они ничего не знают, – говорила Инна, неосознанно понижая голос, едва не переходя на шёпот – Я сказала им, что тебе нужно было уехать по работе…
Она замолчала, о чём-то задумалась. Отведя взгляд в сторону, испытывая смущение, она заговорила вновь, но голос её при этом дрогнул:
– Ещё этим утром я подумала, а что если уже никогда не увижу тебя…
Я сам не отразил, как совершил это движение – обняв её и прижав к себе. В моих объятиях, уткнувшись лицом в моё же плечо, она зашлась мелкой дрожью. В моих жалких попытках успокоить её я вдруг подумал – каким же идиотом я был, позволив однажды всему этому исчезнуть.
Утро огласили голоса детей, они уже выбрались из своих постелей и достигли кухни. Инна поучала Ханну, нашу дочь, которая была старше своего брата всего на полтора года. А вот Виктор, несмотря на «звучащее» имя, отличался довольно мягким характером и часто уступал сестре во всём.
Откуда я знал всё это? Я понятия не имел. Наблюдая за этими двумя маленькими людьми, у меня складывалось впечатление, будто я читаю написанный кем-то роман о семейной идиллии.
Дети были рады моему возвращению из «рабочей поездки» и они смеялись, дёргая меня за руки, перебивая друг друга на все голоса, я же только смотрел на них.
Чуть позже Инна объявила сбор и вскоре она уже выводила наших детей на улицу, намереваясь проводить их до автобусной остановки, откуда их забирал школьный автобус и их следующее появление, разрушающее идиллию тишины, должно было состояться только во второй половине дня.
Пока их не было дома, я осматривал то, из чего состоял наш интерьер. Жили мы не в нужде, хотя всё вокруг было просто, с лёгким налётом аскетизма, который здесь, в Скандинавии, почитался за проявление хорошего вкуса.
Помимо утвари, предметов обихода и иных незатейливых предметов, я не обнаружил вообще ничего, что могло бы хоть как-то отразить особенности нашей жизни. В нашем гардеробе были вещи, каждая из которых была мне хорошо знакома. Я помню, как старательно избавлялся от всего, что напоминало о Инне, это было частью терапии, совет одного из многочисленных психологов, нанятых моим отцом.