Они долго ехали переулками под дождем. Не горели фонари, слепые окна смотрели на улицы. По неосвещенным улицам скользили тени прохожих; а может, это были ночные чудовища.
Мюнхен погрузился во тьму, затих в ожидании новых ужасов, падающих с неба.
Маленькая частная гостиница на Готе-платц понравилась ему с первого шага, который он сделал, сойдя с коляски.
Это можно было бы назвать пансионом, не будь здание таким старым. Толстые средневековые стены, низкие потолки и еще более низкие притолоки, и если, проходя дверь, не склонить голову, можно набить приличную шишку, и с минуту в изумлении тереть лоб или темя.
Его комната на первом этаже походила на келью. Узкое окно, сквозь которое с трудом могла пролезть беременная кошка. И даже эту щель наглухо заклеили черной бумагой.
Правила гражданской обороны строго соблюдались. Нарушения жестоко карались.
Столовая размером с гардероб, где длинный стол и две скамьи занимали большую часть площади пола. Милая пожилая хозяйка, свежие деревенские яйца, вкусный кофе и горячие булочки на завтрак. Хозяйка явно не гнушалась черного рынка, и цена комнаты говорила об этом.
Пока РСХА платит, ему все равно.
Шумный центр Мюнхена, израненный британской бомбардировкой, существовал где-то далеко.
Город его бывшего шефа по управлению полиции Берлина Йозефа Майера.
Во многом из-за служебного знакомства с Майером Уве Клюга за шиворот втащили в это конфиденциальное расследование РСХА.
Это был лучший исход, чем Сталинград, но все, что делалось вопреки воле Уве Клюга, вызывало естественную антипатию. И одно дело, – призыв в действующую армию для выполнения присяги; другое, – исполнять сомнительную роль в играх гестапо.
Однако, получив в руки дневник своего бывшего шефа, Уве решил, что сама загадка стоит того.
Разобрав дорожный саквояж, повесив на вешалку вещи, Уве сел к крошечному столику и положил перед собой армейский планшет. Вермахт забыл затребовать его обратно, с другой казенной собственностью, и Уве решил позаимствовать удобную вещь для своих надобностей.
Он достал потрепанную тетрадь без обложки, рассмотрел изображение неведомого божества, раскрыл тетрадь и стал делать выписки.
Даже человек, не знавший владельца дневника, по некоторым деталям, – описанию оружия, упоминанию структуры уголовного и политического сыска, иерархии властных структур, – мог сделать вывод, что автор и сам служил. Или в политической полиции, или в криминальной. Ко времени записей, скорее всего, уволен, – возможно по выслуге лет.