Трое и кошка. Книга о счастье - страница 4

---

---

так, словно я —

Адам в минуту сотворенья

на кромке бытия.

Я вновь рожден; я снова появился

совсем другим из книжных коридоров,

и вот уж мир свой исправляет норов

бездушного царя,

признавшись в том, что изменился

не только я.

Вечерне-книжное настроение

Дождь. Тепло (это кошки дыханьем

умирающий август согрели),

на софе поджав ноги как хан, я

провожаю закат с Алигьери.

Где-то сполохи грозно мерцают,

словно в мраке его преисподней.

То, наверное, признак конца и

всеобъемлющей кары Господней.

Результат морально-нравственной борьбы

Проводить каждый день без изъяна,

подавляя в себе обезьяну,

и потом получить как итог:

с обезьянкой дружить бы я мог.

Попытка самоопределения

Пророком жить среди людей

не суждено мне, слава Богу, —

и без меня средь черных дней

отыщет верную дорогу

привычный мир. Так кто же я?

И как судьбою был наречен?

Чем оказалась жизнь моя?

Оттенком смысла, частью речи?

Санкт-Петербург

«Поэт спешит запечатлеть…»

Поэт спешит запечатлеть

свои прекрасные мгновенья,

поймать в расставленную сеть

поступки, мысли, впечатленья,

ведь все исчезнет, все пройдет,

и это, в общем, не трагично —

но как же хочет рифмоплет

сверкнуть звездою непривычной!..

Екатеринбург

Эрмитажный сонет

Люблю среди античных ваз

бродить я в сумерках апреля,

когда времен чудесных вязь

блестит, как солнце Рафаэля.

Молчит со мною тишина

(скрипят лишь кубики паркета),

но как естественно она

вплелась в мелодию сонета!

Санкт-Петербург

Рокайль

Я – рокайль на серебряном кубке,

суть моя – украшенье, декор.

Превращается в милую шутку

о значенье моем разговор.

Я могу подыграть, изукрасить,

я могу поддержать, расцветить,

чуть усилить, верней обозначить, —

вот моя повседневная прыть.

Но увы, без веселой рокайли

кубок сможет безбедно прожить

иль другой полукруглой деталью

ее мягкий виток заменить.

Санкт-Петербург

Поединок

И вот нас трое:

торшер, блокнот и я,

и я настроен

на звуки бытия.

Звенят минуты,

как старый метроном,

и не минует

меня ритмичный звон.

Не льются строки

и не приходит стих:

владыка строгий

чуть поманил — и стих.

Нас было трое:

торшер, блокнот и я…

Как Шлиман — Трою,

когда-нибудь открою,

мой стих, тебя!

«Сижу в ночном трамвае я…»

Сижу в ночном трамвае я,

в блокнот пишу стихи;

случится вдруг авария

(за прежние грехи),

смогу сказать открыто я:

«Судьба, прости меня —

снабдила ты корытами,

да я вот — не свинья…».

Санкт-Петербург

«Кипят вокруг чужие судьбы …»

Следующая страница

---

---