– Нет. Они сами очень любят Москву, здесь много интересного – театры, музеи, и находят естественным мое желание остаться в Москве подольше, если есть возможность.
– Ну, тогда все хорошо. Мне пора.
Он встал и медленно, будто нехотя, пошел к двери.
– Сергей Николаевич, можно вас спросить, – запинаясь сказала Марьям, – что… будет… с Колей?
– С Волковым? – удивленно переспросил Колесников и как-то по-новому посмотрел на нее. – Странно, что ты об этом спросила.
Ухо сразу уловило переход на неофициальное и интимное «ты».
– Я могла бы, ну, может быть, помочь с адвокатом… – она осеклась под его взглядом и отвернулась к стене, пряча горевшее от стыда лицо.
Вдруг она почувствовала, как мужская рука прикоснулась к ее косе, наматывая и пропуская ее через пальцы.
– Не коса, а восьмое чудо света.
Она размякла от этой невинной ласки, и больше всего на свете ей захотелось уткнуться в грудь мужчине, перед которым не надо было строить из себя недотрогу, который знал, до какой степени она может быть плохой и не осуждал ее, более того, уберег ее от позора, рискуя собственной карьерой. Уткнуться и расплакаться. Но она не посмела переступить через границу жестких правил поведения, на которых была воспитана.
– Мне в самом деле пора, – донеслось до нее как сквозь туман. – Я позвоню завтра.
– Нет, не уходите сейчас, пожалуйста. Мне сейчас очень плохо… Я боюсь сейчас оставаться одна…
– Если бы ты только знала до какой степени мне самому этого хочется, – просто и искренне сказал Сергей, – но я не хочу воспользоваться обстоятельствами и твоей слабостью. Когда дело официально завершится, а ты снова станешь сильной и независимой, вот тогда, если ты сама захочешь поговорить со мной просто, как с обычным человеком, я с огромной радостью приду. Мне самому есть что тебе рассказать. Возможно, у нас больше общего, чем сейчас тебе кажется.
Он тыльной стороной руки вытер скатившуюся по щеке Марьям слезу. Она стояла не шелохнувшись, боясь даже всхлипнуть.
– Ты бы позвонила друзьям, близкому человеку, поговорила бы.
– Нет у меня ни друзей, ни подруг по-настоящему близких, и не было никогда. Меня никто никогда не любил, кроме родителей, я никому по-настоящему не дорога. Мне некому звонить, а рассказать матери я не смогу… Я… я просто ненавижу себя.
– У каждого в шкафу есть свои скелеты, Марьям. А у некоторых – даже несколько. Ты справишься, я знаю. Ты к тому же, очень красивая. Неужели тебе об этом никто не говорил?