Они оба остановились и посмотрели
Борзого, который, заметив к себе внимание, срочно состроил самую
жалостливую морду из серии «А не пора ли нам, мужики, на привал да
по овсу?».
— Но то у зверей. А у людей
раньше ублюдками называли просто полукровок — полу-русского,
полу-татарина там, или наполовину поляка, наполовину немца. Но
когда Дар пришёл, так стали называть людей, которые Даром владеют
не по праву. Известное дело — боярин какой своим крестьянкам
детей настругает, а у отпрысков, глядишь, и Дар проснётся. Вот у
таких-то людей, Глебка, самая поганая жизнь.
— Почему? — спросил Ждан,
но прозвучало это глуповато.
— Нешто не понял? — грустно
улыбнулся священник. — Боятся их, Глебка. Сильно боятся.
Везде. Во всех странах-государствах. Сколько меня по свету
носило — нигде не видел, чтобы у ублюдков была вольная жизнь.
Справедливости ради скажу — не без оснований боятся. Всех
дворянами не сделаешь — у нас тогда одни дворяне будут, а если
Дар есть, то тут любого мысль точить будет: «А почему он дворянин,
а я холоп, Дар-то у нас одинаков…». Однажды и доточила — когда
в Московском царстве смута после пресечения династии была, ублюдки
восстали.
Объявился тогда такой Ванька
Болотников. Силён мужик был, ничего не скажешь. Он из холопов князя
Телятевского, от него же, видать, и Дар унаследовал. Какой
Дар — не ведаю, каждый хронист свое талдычит, а это первый
признак, что правды никто не знает. От папеньки своего
непризнанного Ванька этот сбёг, слонялся по Руси, разбойничал.
Потом ему скрываться надоело, на Засечную Черту ушёл, там никогда
особо народ не проверяли — с татарами бьётся лихо, и ладно! Но
не повезло Ваньке — к татарам в плен попал, а те его туркам
продали. Стал Ванька галерным рабом, к веслу прикованным. Грёб-то
он грёб, лет пять, бают, грёб, но как однажды турки с немецкими
кораблями в драке сцепились — поднял всех рабов на галере. Сам
лично, говорят, цепями надсмотрщику голову разбил, как арбуз
переспелый. Немцы, как галеру захватили, цепи с них поснимали, и
жил наш Ванька в самой Венеции, на немецком торговом подворье
Фондако деи Тедески.
А как про смуту на Руси слухи до него
дошли — удрал домой через немецкие и польские земли и
восстание поднял[2]. Кричал — сделаем для ублюдков своё
царство, своим умом жить будем и никому кланяться не станем. И
сбегались к этому Ваньке-освободителю, Глебка, ублюдки со всех
краёв — и с Москвы, и с Литвы, и с Польши, и с Молдавии, и
татары ордынские, и даже турецкая сотня у него, говорят, была.