Ну вот, собственно, и всё, —
наёмник развёл руками. — Что ещё спросить хочешь?
Порядком захмелевший Антипа собрался
и задал главный вопрос, который его занимал:
— А вот скажи мне, Стрига, что
если дела мои батогами, а то и плахой пахнут будут?
Баба засмеялся мелодичным смехом, и
даже унылый Невер усмехнулся. Як спал. Один Стрига остался
серьёзным.
— А для чего, по-твоему, нас
нанимают? — слегка осоловевшими глазами он посмотрел на
Оксакова. — За слёгшими старушками ухаживать? Условие только
одно — мы детей не трогаем. Всё остальное —
обсуждаемо.
Он опять присосался к кружке —
это была уже четвёртая, ещё десяток Антипе пришлось докупать. Потом
очень нехорошо ухмыльнулся и протянул:
— Эх, Антипа, Антипа. Пацан ты
ещё совсем. Мы, Антипа, люди края. Мы по краю каждый день ходим,
постоянно за кромку заглядываем. Нам, Антипа, к нормальным людям
больше хода нет, и конец наш уже понятен, вопрос в сроках. А вот
надо ли тебе оно… Ты подумай.
— Я подумал, — ответил
Антипа.
— Ну раз подумал, — вдруг абсолютно
трезвым голосом сказал Стрига, — пошли о деньгах договариваться.
Для этого у Герхарда специальная комната есть.
Скажите, вы были когда-нибудь
младенцем?
Что? Не помните?
Вам очень повезло.
Ждан Адашев-Белёвский переживал
младенчество в здравом уме и твёрдой памяти и это было запредельно
тяжело. Пожалуй, если бы не больницы, научившие его терпеть
запредельные, казалось, муки годами — он бы мог запросто сойти
с ума.
Его спасало то, что большую часть
времени он тупо спал — так много, как младенцы, не спит никто.
Но вот проснувшись, перерожденец обычно обнаруживал себя
связанным — спелёнатый, он лежал, как поваленный столбик и мог
только тупо смотреть в потолок.
«Гады какие! — злился начитанный
ещё с прошлой жизни Ждан. — Балоуна в «Швейке…» по крайней
мере связывали за то, что он обед поручика Лукаша не донёс, а
сожрал. А меня за что каждый день связывают?!».
От безделья он сам себе читал все
стихи, которые запомнил в прошлой жизни (проза почему-то «не шла»)
и даже пытался сочинять новые. Стихи получались страшноватыми и
корявыми, но какое ни есть, а развлечение. Стихами новорождённый не
ограничивался — периодически он сам для себя работал диджеем,
прокручивая в голове одну песню за другой.
Справедливости ради, пялиться в
потолок было ещё не худшим наказанием — всё равно первые
недели видел он из рук вон плохо — лишь какие-то размытые
серые пятна, а хорошо различал только свет и темноту. Но вот слышал
он с самого начала прекрасно.