— Просил передать на словах, хозяин, — промолвил Пелл. — В
квартале Каштановой Росы, в особняке, что окнами выходит на Восемь
балконов королей, поклоняются Вэйрэну и говорят, что Шестеро
недолго пребудут в храмах. Этот дом принадлежит...
— Я знаю, чей он! — хмуро ответил Борг, сцепив пальцы.
Между бровей у него пролегла глубокая складка, думал глава
Ночного Клана никуда не спеша, затем налил себе вина из пузатого
графина, темно-зеленого и, как видно, тяжелого. Выпил, наконец
приняв решение:
— Отправляйтесь к причалу Матерей и ждите.
Клот было открыл рот, чтобы поинтересоваться «чего ждать?», но
Пелл, зная, как Борг не любит вопросы, на которые не собирается
отвечать, опередил товарища, сказав:
— Сделаем в лучшем виде, хозяин.
Их отпустили легким кивком, и Пятнистый поспешил из неуютного
зала, молясь Шестерым, чтобы напарник последовал за ним.
Они в молчании покинули помещение, забрали у охраны свое
оружие.
— Какого шаутта? — внезапно пробурчал Клот, когда Пятнистый уже
начал думать, что тот позабыл все слова. — Я надеялся, что могу
наконец-то заняться своими делами.
— У нас нет своих дел. Только дела Борга. Он за это нам и
платит. Хочешь снова заниматься грабежом на лесных трактах?
Довольно паршивое занятие.
— Паршивее, чем залезть в дом, принадлежащий Гвинту? Он же
проклят!
— Волшебник мертв уже тысячу лет, — напомнил Пелл, хотя в
затылок словно холодом подуло. Он подозревал, что эта история
выйдет им боком.
— Поди разбери этих волшебников. Может, и мертв. А может, и нет.
Они же не люди. Такие же гнусные твари, как шаутты или асторэ,
вновь вернувшиеся в наш мир. А даже если мертв — дом-то нет. Сам
знаешь, какие слухи о нем ходят в Пубире. Ведь Борг же не отправит
нас туда?
Отправит. Если сочтет нужным. И хрен они возразят, коли не
желают кормить рыб.
— Поглядим, что он придумает.
— Хозяин — соображает, — с уважением крякнул Клот и всю дорогу
вниз, спускаясь сотнями ступеней, беспечно насвистывал, быстро
выкинув проблему из головы. По мнению Пелла — слишком уж
быстро.
Причал Матерей — самый южный из сорока семи причалов Хлебного
рынка, смердел пролитым дегтем. Он был цвета запекшейся крови,
выщербленным, с острыми гранями, режущими босые ноги. С
завалившейся галереей и статуями, изгаженными чайками, с
полузатопленными лестницами, уходящими вниз, скрывающимися в мутной
воде, на поверхности которой плавало много мусора, сброшенного с
швартующихся торговых лодок. От нее явственно несло гнилым луком и
нечистотами.