– Может быть, она думает, что я достаточно хороша в своей работе, чтобы принести ей успех.
Памела выпрямила спину:
– Ну конечно, она думает. И она очень счастливая женщина, потому что это место будет выглядеть потрясающе, когда ты его преобразишь.
– Спасибо, мама. Ты абсолютно права.
Разочарование на лице матери было не только из-за Рэнда. Оливия знала, что грядущий юбилей ставит маму в странное положение. Отец Памелы, Сэмюэль Лайтси, был лучшим другом Чарльза Беллами. Может быть, поэтому ее мать завершила развод на бумаге, но никогда в своем сердце. Тесные связи ее семьи с Беллами создали узы, которых она не могла избежать.
– Мама, ты приедешь?
– Было бы проявлением незрелости отказаться.
– Вот и хорошо, – обрадовалась Оливия. – Все будет отлично. Послушай, мне нужно выудить кое-что из подвала. – Она смотрела в прелестное, невозмутимое лицо матери. – Мои старые кроссовки, – добавила она. На мгновение ее сердце остановилось. – Скажи мне, что ты не выбросила их.
– Я ничего не выбрасываю. Никогда, – улыбнулась ее мать.
Что многое объясняло в Памеле. Ясно, как вчера, Оливия помнила день, когда ее отец съехал. Она все еще могла представить себе, как она выглядела сквозь потоки слез, словно он был по другую сторону залитого дождем окна. Он присел, чтобы посмотреть ей в глаза.
– Мне пора идти, дорогая, – сказал он ей.
– Нет, не пора. Но ты все равно уйдешь.
Он не стал ее разубеждать. Невысказанное напряжение, которое всегда существовало между родителями Оливии, достигло критической точки. Это должно было стать облегчением, но Оливия облегчения не чувствовала.
– Я оставляю несколько коробок с вещами в подвале, – сказал ей отец, – включая мое спортивное снаряжение и лагерный инвентарь. Теперь все это твое.
То и дело она вытаскивала его старый свитер из «Киоги» и надевала его или заворачивалась в шерстяное одеяло, которое пахло шариками от моли.
Оливия села в грузовой лифт, спускаясь в одиночестве в глубины старого здания, и вошла в подвал. Она тут же обнаружила свой шерстяной спортивный костюм. Плотная ткань была покрыта эмблемами «Киоги», каждого лета с 1987 по 1994 год. Большинство скаутов собирали эти нашивки, каждая из которых представляла волшебное лето в лагере. Но не Оливия. Однако она послушно нашивала их, чтобы не обидеть своих бабушку и дедушку. Сами эти заветные нашивки не имели для нее никакой сентиментальной ценности. Нана и дедушка были убеждены, что лагерь был для нее волшебной страной, и они бы расстроились, если бы им сказали, что все иначе.