— Не переживайте, Сергей Андреевич, никуда ваша Москва не
убежит. Чуть не тысячу лет простояла, и еще столько же простоит. И
в Москве побываете, и в других городах нашей необъятной Родины. Вот
как только паспортом обзаведетесь – езжайте куда хотите, хоть на
Колыму… Нет, ну с Колымой я малость погорячился, но мысль вы мою,
надеюсь, уловили.
Добавил, что в области проживает несколько Губернских, всем им
предъявляли фотографию, за исключением малых детей, но никто
опознать меня на фото не смог. Так что либо я не Губернский, либо
приехал из другого региона великой и необъятной Родины. Тут я снова
вспомнил, что где-то на пензенских просторах обитает мой будущий
отец. Не иначе, и он тоже принял участие в опознании, но откуда же
ему знать, что это его будущий сын через сорок лет.
Неделя наблюдений у Льва Моисеевича завершилась постановкой
диагноза, вкратце звучавшего так: «Ретроградная амнезия с полной
потерей памяти и заменой личности». На руки диагноз профессор мне
не выдал, объяснил, что обязан передать заключение напрямую
посыльному от Митрофанова.
Следующая неделя прошла без происшествий. Дома пару раз подходил
Ринат, интересовался, что у нас с поисками новых поставщиков
материала и фурнитуры для пошива джинсов. Но после происшествия с
цыганами мы с Валей решили на какое-то время затаиться. Кто знает,
может быть, этот Коля и догадывается, кто был тем неизвестным,
огребшим его металлической трубой по голове. Вполне вероятно, что
той же Жанне он и его друзья устроили допрос с пристрастием,
интересуясь, знает ли она что-то и как нас найти. Не исключено, что
за мной и Валентиной уже идет слежка, и наши недоброжелатели лишь
ждут удобного случая, чтобы с нами расправиться. Хотя, вполне
вероятно, это всего навсего разыгралось мое воображение. Валентина
вон вроде спокойна, даже и не вспоминает тот случай, словно ничего
с нами и не происходило не так давно в Ухтинке.
Было бы здорово, если бы после моего удара по черепушке у Коли
вообще отшибло память. То есть у меня понарошку, а у него
по-настоящему. Это во многом облегчило бы нам жизнь. Но я так же
надеялся, что цыган не получил и слишком серьезных повреждений. А
то вдруг лежит в больнице в состоянии овоща, мычит и слюни пускает.
Не хотелось брать такой грех на душу.
Как бы там ни было, а на следующей неделе в магазине раздался
телефонный звонок. Трубку взяла Татьяна, она и окликнула меня,
когда я сидел на чурбачке у черного входа, грелся на майском
солнышке и лузгал семечки.