В этот день, как обычно пишут в книгах, ничто не предвещало
беды. Занятия на режиссерских курсах ВГИКа подходили к концу, и я,
поглядывая в окно на буйно цветущую майскую зелень, уже предвкушал
скорую встречу с супругой и наследником, когда в аудитории
появилась председатель месткома Вера Георгиевна Трушина — дама лет
под сорок, с гофрированным сайгачьим носом и претензиями на образ
интеллектуалки. Председатель месткома хрипловатым, прокуренным
голосом сообщила, что сегодня после занятий состоится собрание,
посвященное разбору дела слушателя режиссерских курсов Сергея
Губернского. Явка обязательна. При этих словах у меня появилось
очень нехорошее предчувствие, но деваться было некуда.
В назначенный час актовый зал был полон. Тут собрались
преподаватели, мои коллеги — будущие режиссеры, начинающие актеры,
операторы и еще десятки знакомых и незнакомых лиц. В их числе я с
удивлением увидел Басилашвили, Караваева, Топалова, Ларису и еще
несколько человек из нашей съемочной группы.
Они смотрели на меня с сочувствием, так же как и Рязанов, и мои
коллеги по режиссерским курсам. В глазах большинства остальных
присутствующих я заметил неподдельный интерес. Ну, примерно такой
же, какой, по моему мнению, был у свободных и полноправных граждан
Рима, собиравшихся в Колизее насладиться метаниями гладиатора по
арене а затем поднять палец вверх или опустить его вниз... Самое
паскудное, что гладиатором на этот раз, похоже, был именно
я.
Кто-то мне на ходу шепнул:
— Щас будут разбирать твои художества на Кубе.
Вот тебе раз, и чего же они столько ждали? Почему не устроили
судилище сразу по возвращении в столицу? Собирали, как принято
говорить, доказательную базу? Ладно, поладим, что мне будут тут
впаривать.
В президиуме помимо Веры Георгиевны разместились парторг Михаил
Лазаревич Лозинский — невысокий, круглый, подвижный жизнелюб с
хитрованистым взглядом, и секретарь комсомольской организации,
которую, если ничего не путаю, звали Юля Трофименко. Это была
накрашенная блондинистая девица несколько унылого вида, хотя,
вероятно, мне так в тот момент просто казалось. Еще я приметил двух
незнакомцев. Один — мажористого вида хлыщ лет под тридцать, в
костюме с иголочки, то ли импортном, то ли качественного индпошива.
Второй — рыжеватый, длинный и тощий как жердь тип прибалтообразной
наружности. Даже не знаю, почему я так решил, просто было в нем
что-то общее с артистами-прибалтами, игравшими в советском кино
фашистов и западных шпионов. Как выяснилось, я не ошибся. Трушина
представила его как референта МИДа Карла Яновича Брециса.
Мажористый хлыщ оказался сотрудником отдела культуры ЦК ВЛКСМ
Владленом Памфиловым.