— Мда, жизнь у тебя точно не сахар, – прокомментировал я вслух
услышанное.
— Живы – и слава Богу, — усмехнулся Олег. — Нам не привыкать,
полстраны сидит, сотни тысяч расстреляны. Наверное, кто-то и впрямь
за дело, да только ярлык врага народа могут приклеить к кому
угодно, по малейшему донесению. Да и к уголовникам при новой власти
в тюрьмах и лагерях почему-то отношение не в пример лучше, чем к
осужденным по политическим статьям, хотя ведь лагерное начальство
знает, что многие оказались здесь по ложному навету.
— Может, и так, — осторожно согласился я. — Только что тут можно
сделать? Против такой машины рыпнешься - вмиг раздавит.
— Да и не рыпнешься – раздавит. Если уж пропадать – то хотя бы с
честью, со знанием того, что ты человек, а не тварь дрожащая, как
писал старина Достоевский.
— Ну да, на миру и смерть красна, — усмехнулся я. — Только всё
же хотелось бы ещё по возможности пожить.
После чего негромко а-капелла исполнил первый куплет известной в
моем времени песни «ЧайФ»:
«А не спеши ты нас хоронить
А у нас ещё здесь дела
У нас дома детей мал мала
Да и просто хотелось пожить…»
— Сам сочинил? — спросил Олег.
— Знакомый один, — отмазался я традиционной фразой. — Ты лучше
мне про вашего главного расскажи, про Мороза.
— Про Мороза? Хм, занятный человечишко… Служил в системе ОГПУ,
был осужден на 7 лет за превышение полномочий в 1929-м, а спустя
полгода назначен начальником Ухтинской экспедиции Управления
северных лагерей ОГПУ особого назначения. Судимость с него сняли и
восстановили в партии, если не врут, осенью 31-го, но ещё летом
того же года он стал начальником Ухтпечлага.
— Выходит, даже зек может оказаться на руководящих
должностях?
— Ну, мне это точно не грозит, я в партии не состоял, в ОГПУ не
служил, да и статья у меня другая.
— Мне тоже, я был простым докером, и тоже
беспартийным.
— В общем, Ухтпечлаг при Морозе расширяется в условиях, при
которых не требуется ни конвоя, ни строя. Природа сама помогает
НКВД, отгородив лагеря от страны непроходимыми лесами. Бежать
некуда. Тайга и тундра, гиблая, скудная земля.
Тысячи людей годами живут в землянках, палатках и хибарках,
строя модернизированные шахты, промыслы и верфи... ЗеКа сотни
километров тащат на руках пятисотпудовые крелиусовские буровые
станки, — словно читая вслух литературное произведение, говорил
Волков. — Мороз говорит, что ему не нужны ни машины, ни лошади,
мол, дайте побольше заключенных — и он построит железную дорогу не
только до Воркуты, а и через Северный полюс. Готов мостить болота
заключенными, бросает их запросто работать в стылую зимнюю тайгу
без палаток — у костра погреются! — без котлов для варки пищи —
обойдутся без горячего! Трудами ГПУ и Мороза север превратился в
гигантскую каторгу. В то же время собирает наилучших специалистов
из других лагерей и создает им более-менее сносную - а по зековским
меркам и просто роскошную - жизнь. Иные даже жилье получили и
возможность выписать семью. Такой вот человек он – старший майор
государственной безопасности Яков Моисеевич Мороз.