Делать было нечего, почему бы не продумать линию поведения на
грядущих допросах? Шляхман обещался сегодня наведаться, и
предчувствие этой встречи поселило в моей груди неприятный холодок.
Бить будут, однозначно, но и помимо этого у нынешних палачей
богатый арсенал. Кое-что из когда-то прочитанного о методах допроса
в годы репрессий отложилось в моей памяти, и эти знания оптимизма
мне не прибавляли.
Может, сразу сознаться, не дожидаясь, пока сделают инвалидом?
Один хрен напишут сами всё за меня, если уж приспичит. Просто,
наверное, этому Шляхману по кайфу заставить меня сдаться,
сломаться, доказать саму себе и своим подручным, что он крутой
следак. Мда, положение – не позавидуешь. Почему не закинуло в XIX
век, например, или вообще во времена Владимира Мономаха? А лучше во
времена хрущёвско-брежневской оттепели, там бы точно пришлось
полегче. А теперь в лучшем случае лагерем отделаешься - что-то не
очень обрадовался Шляхман известию о моем прибытии из будущего. Тем
более какой-то Реденс там фигурировал, видно, он и дал команду
этому следователю с нерусской фамилией взяться за меня со всей
ответственностью. То есть до товарища Сталина мне, судя по всему,
не добраться. Хотя не факт, что и он мне бы поверил. Чего доброго,
вообще дал бы приказ расстрелять. Нет человека – нет
проблемы.
— Череп, бороду шьёшь, — донёсся до меня голос
Костыля.
Я повернул голову. Это он к лысому подельнику, видно,
обращается, который тут же растопырил пальцы:
— Костыль, ты чё?! Чё за гнилой базар, в натуре?
— Думаешь, я не просёк, что у тебя бубновый туз в шкерах
заныкан?
— Гонишь, нах! На, гляди, где туз?!
И картинно задрал штанины, обнажая волосатые ноги, обутые в
стоптанные ботинки без шнурков. Неизвестно, чем бы у них там всё
закончилось, но в этот момент распахнулась входная дверь, и
нарисовавшийся в проёме надзиратель крикнул:
— Сорокин, на выход.
В груди неприятно кольнуло и, к моему удивлению, вместе со мной
в сторону двери направился ещё один мужичок.
— Сорокин Ефим, — уточнил надзиратель.
Понятно, это мой однофамилец рванулся. Я был бы, честно говоря,
не против, если бы вызвали не меня, но и мой однофамилец, услышав
имя, облегченно вздохнул. Ладно, бедолага, буду отдуваться за нас
двоих. А второму Сорокину я порекомендовал приглядеть за всё ещё
спавшим Кржижановским. Мол, если что – толкай комбрига, а ежели не
углядишь – вернусь и спрошу по полной. Мужичок закивал, обещая всё
выполнить в чёткости.