А далее он перечислил имена и фамилии тех, кто ему когда-либо
насолил. Первым был ревизор, раскрывший его растрату, затем
главный бухгалтер и так далее. Уже на следующую ночь было
арестовано 20 человек, и потянулась цепочка очных ставок. Конвейер
заработал, практически все сознались в своей контрреволюционной
деятельности и оговорили ещё кучу людей. Дело обрело громадный
размах. Доложили в Москву, и последовала директива доставить
соучастника убийства товарища Кирова на Лубянку.
В Москве допрос начался по отработанной схеме.
«Вы подтверждаете ранее данные показания?»
«Да, но в Ростове я не мог сказать всю правду, так как враги
народа пробрались в органы НКВД и я не мог до конца раскрыть
подпольную организацию». И после вопроса «Кто?» он принялся
перечислять имена следователей, которые его били, и в первую голову
прокурора Ростова.
Через пару недель его перевели в Лефортово, военная коллегия
заседала прямо в камере. Подсудимого вводили четыре бойца, и
председатель Военной коллегии Верховного суда СССР
товарищ Ульрих[2] спрашивал имя, год
рождения и говорил: «Что вы имеете сказать в свое оправдание?»
Затем подсудимого выводили, через минуту вводили снова и зачитывали
приговор.
И вот заводят Станкевича в эту страшную камеру, задают тот же
самый вопрос, и вдруг он заявляет, что все ранее данные им
показания – ложь, а оговоренные им люди невиновны. И он может
немедленно и неопровержимо доказать свою невиновность.
«Я мошенник и вор, политикой не занимаюсь, нахожусь в заключении
с 1933-го года, срок отбываю в городе Ростове, в Ленинграде никогда
не был и в убийстве товарища Кирова участвовать не мог».
Ульрих багровеет и задает вопрос: «Так почему же вы дали такие
показания?»
«Ростовский прокурор жил с моей женой, а я его поймал и
отлупил».
Это было так неожиданно, что Ульрих заинтересовался, и
потребовал рассказать всю подноготную, то есть с первой измены.
Эффект был потрясающим - Ульрих хохотал до слез.
В итоге дело направили на доследование, и этот рыжий теперь
оказался в Бутырке. Мы тоже посмеялись над его рассказом, хоть
немного расцветившим нашу камерную серость, но кто-то из бывалых
трезво заметил:
— Рано радуешься. Кроме Верховной коллегии и Верховного суда
есть Особое совещание НКВД, которое припаяет 10 лет как социально
опасному элементу, чтобы отпала охота шутить над органами.