Мысли вновь вернулись к родным и друзьям, оставшимся в 2017-м.
За думами я не заметил, как уже в сумерках мы завернули во двор
страшного в эти годы дома на Лубянке.
— Выходи, — вернул меня в действительность толчок локтем в бок.
Меня отконвоировали в какое-то подвальное помещение без окон. Из
всей обстановки – стол с лампой, привинченный к полу ножками
табурет, и стул для следователя. Меня усадили на табурет,
освободили руки, и мелькнула мысль, что всё ещё, быть может,
образумится. Шляхман устроился напротив, распластав перед собой
чистый лист бумаги и вооружившись пером. Рядом лежал протокол,
написанный Козловым, включая опись конфискованного
имущества.
— Фамилия, имя, отчество, дата рождения?
— Послушайте, вот же у вас же есть мои показания, которые
конспектировал начальник райотдела, зачем же повторяться…
— Фамилия, имя, отчество и дата рождения? — с нажимом и
раздельно повторил следователь, не поднимая глаз от
бумаги.
— Сорокин Ефим Николаевич, 12 декабря 1980 года.
— То есть вы продолжаете настаивать на том, что попали к нам из
будущего? – теперь уже взгляд направлен мне в переносицу.
— Да, продолжаю. А вы что, не верите? Я же могу рассказать,
когда на нас немцы нападут…
— Молчать! Я тебе, гнида, слова не давал. Отвечать на конкретные
вопросы!.. Итак, вы настаиваете, гражданин Сорокин, что родились в
1980-м году?
Как он ловко с «вы» на «ты» переходит и обратно, только что
ярился, и тут же снова воплощение спокойствия. Ай да
Шляхман!
— Да.
— Громче!
— Да, я родился в 1980-м. Вы меня что, всерьез за шпиона
принимаете?
— Рыков, — кивнул Шляхман своему помощнику.
В следующее мгновение мне прилетела такая мощная оплеуха, что,
лишь вцепившись пальцами в табурет, я избавил себя от падения на
холодный пол. В голове гудело несколько секунд, а затем во мне
поднялась волна такой ненависти, что, невзирая на возможные
последствия, я резко вскочил и зарядил апперкот не ожидавшему такой
ответки Рыкову. Подручный следователя кулем осел на пол, а сам
Шляхман уже судорожным движением расстегивал кобуру.
— Да ты… Ты что, сука! Я же тебя, гнида, на месте
расстреляю!
— Расстреливай, — выдохнул я. — Да только и до тебя очередь
дойдет, как до многих твоих подельников. А на том свете я уж тебя
достану, не сомневайся.
— Петров! Петров, мать твою!