Я вскакиваю на ноги. Придумала. Я – самолёт! Развожу руки в стороны и тихо-тихо (окна веранды выходят на лужайку, а шуметь нам тоже нельзя) захожу на первый круг. Я -самолёт. Я разгоняюсь, я тихонечко поднимаюсь в воздух; выше, выше, я уже касаюсь коленками макушки яблонь, мне щекотно и смешно…
«Ушли», – констатирует факт Катька. Она так себе самолёт, но вот сидеть и констатировать факты у неё получается прекрасно. Самолёт остановился, я прислушиваюсь: скрипят ступеньки на заднем дворе. Взрослые спускаются в гараж. Оттуда нас не слышно. Можно бегать и кричать.
Я – самолёт! Нет, я – большая птица! Нет, я просто я, мне смешно, мне громко, АААААААА – я нарезаю круги по лужайке и ору что есть мочи.
«Голова закружится», – опять Катька. Самолёт остановился.
«Ничего не закружится. Я сколько хочешь могу так бегать. Я вообще всё что хочешь могу. Даже гвозди есть! И ничего мне не будет».
«Гвозди есть, – задумчиво протягивает Катька. – Ты как бобр. Они тоже всё подряд могут есть. Значит, прозвище у тебя такое будет: бобр».
Я не знаю, что такое «прозвище», но бобр мне нравится. Бобр – моё любимое слово на детском плакате с алфавитом. Б – Бобр! Самолёт разгоняется. Набирает высоту. Я кричу: «Боооооообр!». И ещё громче: «Бооооооооообр!». А ещё громче получится? Буква «о» какая-то негромкая, «а» получается кричать лучше, буду кричать «Аист», это тоже слово с плаката. Или лучше просто: ААААААААААА. Я нарезаю круги, быстрее, ещё быстрее, меньше, больше; сандалии цепляются друг за дружку, но мне это абсолютно не мешает, я бегу, бегу, ещё один круг, ещё, ещё….. бум!
Самолёт приземляется лбом прямо на каменную горку.
Я медленно встаю. Мне не больно. Лицо какое-то горячее и мокрое. Высовываю язык, касаюсь щеки. Солёная. Касаюсь другой щеки. Тоже. Мокрое затекает в воротник футболки, противно.
«У тебя кровь», – говорит Катька. Я медленно двигаю головой туда-сюда. Всё такое мягкое вокруг. Ха. Ха-ха.
Кажется, кто-то идёт.
«Ну как вы тут, играете? Скоро домой поедем», – это бабушка. – «Саша, ты что делаешь?».
Я медленно поворачиваюсь. Вижу большие-пребольшие бабушкины глаза. Слышу дедушкино: «Ну что за ребёнок».
Слышу Катькино «У тебя кровь».
Слышу Катькино «У тебя кровь».
Мне восемь и я полезла за колокольчиком. У нас в деревне есть такое специальное место, свалка, где раз в год растут большие колокольчики. Огромные. С кулак. Обычных, мелких колокольчиков, полно везде, но они никого не интересуют. Даже кроликам их не скормишь – горькие. А вот эти, огромные, красивые, нежно-лиловые… ах, какие из них получаются букеты. Ах, как потрясающе они смотрятся в венках из ромашек! Можно ходить по деревне и покачивать головой, и торчащий из венка колокольчик будет покачиваться в такт.