Была одна особенная соседка снизу. Не вспомню ее лица, но мозг рисует «собирательный образ» в халате, очках и чудовищных кудряшках – вечно всем (нами) недовольное вредоносное существо.
У нас в квартире на полу – паркет. Очень старый, видимо, паркет. В особенности, что касается прихожей и коридора – там он просто похож на клавиши, тренькает об каждый шаг. А уж если дитятко на четырехколесном «Малыше» решило прокатиться…
Ну или мы, что поделаешь, впятером – родители и нас трое (кроме того, на велосипеде) – ходим в кухню, в ванную, посуду носим, себя носим, а оно под ногами – трыньк-трыньк.
А она стоит такая в своих дверях, когда ты из школы возвращаешься, ест тебя глазами и шипит:
– Нэ лупай ногама! (попросту говоря – не топай! (с) Убьет!)
*Как мы с мамой танцевали на 16-м этаже, когда заканчивали уборку по субботам, в Теплом Стане, когда четвертого еще не было, а было всего трое (шесть ног и линолеум, не паркет!), и что говорили на этот счет наши соседи снизу, я расскажу в другой книге. Про Москву.
*****
А вот повыше и потому потише (в смысле наших ног) жила очень милая семья.
Маму я хорошо помню, милая такая, беленькая.
Да и дети у нее – что наши белорусские – белобрысо-белесые, пушистые.
Поздороваются всегда, спросят про «како сте» (*как вы), что-то про свое бытье прожурчат. Такой дворовой дружбы, как у нас водится, не было, да и двора-то особо тоже.
Но дети иногда звонили в дверь и то угощали чем-то, то просто приходили пообщаться.
Запомнился раз, когда они пришли похвастаться пополнением в семье.
Притащили котенка.
Обычный такой, серенький, полосатый, крошечный.
Вернее, это была она.
Я и запомнила все только потому, что, когда мы спросили их про имя, звать-то как зверя,
в ответ получили:
– Клеопатра!
Вот так вот. Не Муся вам какая-нибудь.
Этот магазинчик был точно через парк от нашего дома.
По диагонали пересекаешь, и вот он – маленький, пыльный, киношный.
Не то чтоб я в свои 12 в Москве по книжным шлялась, но понимала, что этот магазин – особенный.
Низкий потолок (кажется). Как сказочная пещера. Полки, полки, стеллажи, справа, слева.
В центре – низкие, по пояс, полки-столы, где можно листать, смотреть, выбирать.
Здесь, помню, был куплен первый в моей жизни Маркес, в голубой суперобложке на чистом сербском языке. «Сто лет одиночества» я читала раз десять, но первый – по-сербски.