Эту мысль я не успела додумать. Из «Миража» вольной походкой спешащего куда-то человека вышел молодой мужчина в темном костюме и белой рубашке, стянутой у горла галстуком, и запрыгал по ступеням к столикам кафе. Прошел мимо меня, облокотился на стойку и огорченно забарабанил по ней пальцами. Официантка раскрыла пошире сонные глазки, профессионально оценила клиента, убедилась, что она и пиво клиента не интересуют – тот все еще в задумчивости пребывает, – и снова ушла в себя.
Мужчина, так и не сделав заказ, отлепился от стойки и дважды прошел вдоль гранитного парапета туда и обратно. Лицо у него было грустное, задумчивое и глубоко сосредоточенное.
Мне почему-то стало его жаль, и, когда он проходил совсем рядом с моим столиком, я не удержалась и ляпнула:
– Простите. Вы, случайно, не иностранца в клетчатой кепке ищете?
Мужчина был хорошо одет и вполне тянул на владельца ювелирного магазина.
Ювелир проскочил по инерции на метр вперед, потом на какое-то время замер спиной ко мне – руки уставлены на бока, полы пиджака распахнуты, – наконец повесил верхние конечности вдоль тела и осторожненько так развернулся.
– Как вы сказали? – прищурился он пытливо и несколько растерянно. – Иностранца?
– Ну да. В клетчатой кепке и круглых очках… Он вниз к воде спустился.
Мужчина быстро сбегал к воде, вернулся и, потоптавшись невдалеке, с невыразимо кошачьей грацией просочился за мой столик на свободное кресло. Его глаза пошарили по моему личику, подбородок несколько раз дернулся.
– А с чего вы взяли, что это был иностранец? – спросил он со сладчайшей вкрадчивостью.
Не найдя ничего лучшего – все мысли сдувало ветром к белому пароходу на пристани, – я брякнула:
– А потому что он Ильфа и Петрова не читал.
Челюсть визави медленно уползла вниз и пребывала там непродолжительное время. Выражение крайнего удивления на его лице медленно сменилось на абсолютную подозрительность.
– А откуда… Вы… Знаете, – придя в себя, раздельно произнес владелец ювелирного магазина, – что он не читал Ильфа и Петрова? – Мужчина склонился над столиком совсем близко к моему лицу, и я, к своему ужасу, увидела, что ухо у него напружинено. Кудрявая белая проволочка свешивалась из-за уха и спускалась за ворот пиджака.
Влипла, стремительно пронеслось в голове. Дооригинальничалась, допрыгалась. Вечно язык куда не надо протяну.