Евгений Кромлех. СССР.
Калининградская область. 21 июня 1947 года
Мимо Женьки проехала, обдав пылью,
очередная машина, водитель которой не обратил внимания на его
поднятую руку. Уже десятая машина. А может, двенадцатая. Кромлех
уже давно не считал их — с час, наверное. Просто брел по шоссе от
Пиллау... вернее, Балтийска.
...Уговорить отца оказалось просто:
Женька рассказал ему про Монику и что жаждет встретиться с ней
снова. Он и в самом деле хотел с ней повидаться, хотя вполне прожил
бы и без того. А вот попасть в амбар ее дядьки ему было жизненно
необходимо...
Мать пришлось уламывать несколько
дольше — множество раз повторив, что он лишь узнает, что с
девушкой, и тут же вернется назад. Отцовские связи в мире железных
дорог легко уладили все сложности и с документами, и с билетом.
Пожалуй, даже слишком легко, но Женька об этом не думал.
Бумаги у него были прекрасные, в них
значилось, что Кромлех Е.В. направлен в Калининградскую область на
работы в колхозе. Такие временные поселенцы — наряду с постоянными
— после войны ехали сюда со всего Союза, и Женька просто затерялся
в этой людской массе.
Протрясясь в вагоне сорок часов по
Белоруссии и Литве, он вышел на сортировочной станции в
Кенигсберге... конечно, тоже уже Калининграде, теперь исполнявшей
роль разрушенного во время штурма города вокзала. Впрочем, дошел
Женька и до здания вокзала, посмотрел на его выжженные советскими
огнеметами руины, полюбовался чудом уцелевшей скульптурой
усмиряющего коней Хроноса, окинул взглядом величественные
закопченные своды и зияющие проемы огромных выбитых окон. И
отправился выяснять, как можно попасть в совхоз «Красный путь» —
так теперь называлось бывшее поместье фон дер Гольца.
Еще три часа до Балтийска — через
весь Земландский полуостров на еле ползущем поезде из
разнокалиберных вагонов. Тамошняя картина была уныла — однообразные
двухэтажные серые дома с высокими черепичными крышами, шоссе — оно
же главная улица, старинная крепость, каналы и маяк, далеко
вынесенный в море. Разрушен город тоже был основательно, но самые
явные следы войны уже убрали.
Все это мелькало пред Женькой,
оставляя на сознании лишь легкую рябь — как невнятные, быстро
меняющиеся декорации в странном спектакле. Они не имели значения —
для него существовал лишь амбар в небольшой немецкой деревне —
приземистое строение с крытой соломой покатой крышей и щелястыми
стенами из потемневших досок. Он явственно видел серые валуны,
покрытые мхом, из которых было сложено основание строения. В узкой
расщелине между ними он спрятал главное сокровище своей жизни.
Почему-то он был уверен, что кодекс ждет его в целости и
сохранности.