«А эта сволочь себе не изменяет…»
Слева стояла накрытая шерстяным
одеялом кровать. Напротив нее громоздился покрытый темными брызгами
комод с какой-то книжкой. Над ним виднелась овальная проплешина в
слое пыли. Там когда-то висело зеркало.
Скрип. Скри-и-ип. На другом конце
спальни на кресле-качалке сидела босоногая кикимора. Маленькая.
Хрупкая. Лицо ее скрывали длинные черные волосы. Сжимая в руках
окровавленное веретено, она смотрела на Анджея. И тихонько
смеялась. Перед ней на полу валялся пронзенный спицами клубок, от
которого веером расходились потоки шерсти, что заполнили всю
комнату. Вероятно, та самая забытая на ночь пряжа, породившая
нечисть.
Прыжок. Кикимора заскользила по нитям
и между ними с невозможной для человека грацией. Они расступались,
изгибались и подстраивались под свою хозяйку.
Достав из-за пазухи горсть листьев,
Шулер широким движением разбросал их перед собой. Крапива насквозь
прожгла демоническое макраме. Анджей вытащил кастет и метким
броском сбил кикимору наземь. Рывком вытащил крест из поредевших
силков. Телекинезом притянул брошенное в нечисть оружие. И тут же
толкнул его обратно в пытавшегося подняться демона.
Притянул. Толкнул. Повторил. Не
переставая расстреливать кикимору из импровизированного чаромета,
Шулер подходил все ближе. Кикимора лежала ничком, прикрыв голову
руками. Всхлипывая и вздрагивая при каждом ударе. Комната
накренилась.
«Хрен тебе!» – ухватился за нити
Анджей.
Повиснув на пряже, чародей продолжал
телекинезом избивать нечисть. Комната проворачивалась на все триста
шестьдесят, но выпнуть из нее Шулера не получалось.
«И если я прав о природе повелителя
этого лабиринта… то у него остался всего один способ спасти свою
подопечную».
Комната раскололась. Анджей оказался
посреди колодца из ничего. Он падал, а рядом проносилось нечто,
чему нет имени. За пределами узкого круга не было света. Но и тьмой
то, что лежало за границей, назвать было нельзя. Изнанка ткани
пространства-времени. Само Ничто, существовавшее еще до Слова
Его.
Чародей сжался в преддверии жесткого
приземления. Спустя десять минут полета ему пришлось расслабится.
Через пятнадцать он начал напевать:
– I believe I can fly! I believe I
can touch the sky!
Прошел час – ощущение свободного
падения ушло. Точнее, Шулер перестал его замечать и будто оказался
в невесомости космоса. Тогда он сменил пластинку: