– А знаете, неплохо! – В голосе его слышалось радостное удивление. – Ей-богу, неплохо!
Вот теперь я и сам понял, как сильно желал успешного результата.
– Пройдите еще, я посмотрю, – попросил я. – Да, двигаетесь явно свободнее. Только не переусердствуйте. Начало хорошее, но спешить нельзя. Мышцу держите в тепле. Полагаю, растирание у вас имеется?
Родерик неуверенно огляделся:
– Кажется, перед выпиской мне дали какой-то лосьон.
– Не важно. Я выпишу новый.
– Послушайте, я и так уже вас обеспокоил.
– Я же сказал: это вы оказываете мне услугу.
– Ну, раз так…
Я все предусмотрел: флакон был в моем саквояже. Пока Родерик изучал этикетку, я снял с электродов марлевые прокладки. Стук в дверь заставил меня слегка вздрогнуть, потому что шагов я не слышал: отделанные деревом стены создавали впечатление отгороженности, словно в каюте океанского лайнера, и даже два больших окна его не нарушали. После отклика Родерика дверь распахнулась, и ко мне тотчас зарысил Плут; следом, хоть и не так стремительно, появилась Каролина. Нынче она была в трикотажной блузке, небрежно заправленной за пояс бесформенной хлопчатой юбки.
– Ну как ты, Родди, пропекся?
– Хорошо прожарился.
– Ага, вот она какая, ваша машина! Ничего себе! Прямо штуковина от доктора Франкенштейна!
Я убрал аппарат в футляр; Каролина посмотрела на брата, который рассеянно сгибал и разгибал ногу. Его поза и выражение лица говорили о том, что ему стало легче, и Каролина одарила меня серьезным признательным взглядом, который отчего-то порадовал меня едва ли не больше успешного сеанса. Будто смутившись своих чувств, она подняла с пола бумажный клочок и принялась добродушно журить брата за неопрятность:
– Вот была б еще машина, чтоб следить за порядком в комнатах!
Откупорив флакон, Родерик принюхался к растиранию.
– По-моему, у нас уже есть такая машина, – сказал он. – Называется «Бетти». Иначе за что мы ей платим?
– Не слушайте его, доктор. Он запретил бедняжке входить в его комнату.
– Да ее не выгонишь отсюда! Вечно все засунет так, что я не могу найти, а потом заявляет, будто ничего не трогала.
Родерика притягивал магнит стола, и он уже забыл про ногу; отставив флакон, он хмурился в потрепанную желтоватую папку, машинально нашаривая в кармане табак и бумагу.
Взгляд Каролины вновь стал серьезным.