Справа виднелись хозяйственные постройки, гараж и пустая конюшня, над дверью которой висели большие белые часы.
– Без двадцати девять, – улыбнулся я, глядя на застывшие фигурные стрелки.
– Когда часы сломались, мы с Родди установили это время, – сказала Каролина и, видя мое недоумение, добавила: – В «Больших надеждах» часы мисс Хэвишем остановились на без двадцати девять. Тогда это казалось нам ужасно забавным. Сейчас уже не так смешно… За конюшней старые сады, огороды и все такое.
Я видел только садовую ограду, сложенную из того же рыхлого красного кирпича, что и дом; сквозь арочный вход чуть просматривались гаревые дорожки, заросшие межи и какое-то деревце, похожее на айву или мушмулу. Любопытно было бы их увидеть, сказал я, обожаю огороды.
Каролина глянула на свои часы.
– Что ж, у нас есть еще почти десять минут, – решительно сказала она. – Так будет быстрее.
– Как – так?
– Ну, спрыгнуть. – Она ухватилась за раму и присела, готовясь к прыжку.
Я потянул ее в комнату:
– Ну уж нет! Для такого я слишком стар. Оставим до другого раза, хорошо?
– Думаете?
– Уверен.
– Ну ладно.
Похоже, она огорчилась. Видимо, наша экскурсия ее взбудоражила, а может, она просто демонстрировала свою молодость. Потоптавшись возле меня, Каролина еще раз обошла комнату, удостоверяясь, что мебель надлежаще укрыта, а под коврами нет чешуйниц и моли.
– До свиданья, бедный, покинутый зал, – вздохнула она, закрывая окно и ставни; в коридор мы выбрались чуть ли не ощупью.
– Я очень рад, что посмотрел дом, – сказал я, когда она заперла дверь. – Он прекрасен.
– Вы так думаете?
– Разве нет?
– В общем-то, недурная развалюха.
Сейчас ее манеры резвушки-пятиклассницы меня покоробили.
– Ладно, Каролина, будет вам.
Наверное, моя ворчливость и то, что я впервые обратился к ней по имени, ее смутили. Она снова некрасиво зарделась, веселость ее угасла. Каролина посмотрела мне в глаза и сказала, будто признаваясь:
– Вы правы, дом великолепен. Только он похож на прекрасное чудовище, которое беспрестанно требует кормежки деньгами и тяжким трудом. А если еще они смотрят тебе в спину, – она кивнула на галерею угрюмых портретов, – здешняя жизнь становится невыносимым бременем… Хуже всех Родерику, на нем особая ответственность хозяина. Понимаете, он не хочет кого-нибудь подвести.
Я отметил, как ловко она уходит от разговора о себе.