– Разумеется, ваш брат делает все, что в его силах. И вы тоже, – сказал я, но меня прервал звон часов, четко и быстро отбивших четыре удара.
Взгляд Каролины прояснился, она коснулась моей руки:
– Идемте, мама ждет. Не забудьте, в экскурсию включены освежающие напитки.
Мы прошли к другому коридору, который привел нас в малую гостиную.
У письменного стола миссис Айрес смазывала клеем какую-то бумажку. Наше появление почему-то ее смутило, и тут я разглядел, что бумажка представляет собой непогашенную, но явно совершившую почтовое путешествие марку.
– Наверное, это не вполне законно, – сказала миссис Айрес, наклеивая марку на конверт, – но, бог свидетель, мы живем в разгул беззакония. Не выдадите меня, доктор Фарадей?
– Мало того, буду рад соучаствовать в преступлении. Если угодно, я доставлю ваше письмо на почту.
– Правда? Вы очень любезны. Нынче почтальоны ужасно неаккуратны. До войны Уиллс появлялся у наших дверей дважды в день. А нынешний почтальон стонет, что к нам далеко добираться. Мы считаем удачей, когда он не оставляет почту в начале подъездной аллеи.
Миссис Айрес изящно повела унизанной кольцами рукой, приглашая меня в кресло у камина. Наряд ее был почти таким же, как в нашу первую встречу: на горле шелковый шарф, старенькое темное платье, слегка вычурные лакированные туфли, правда уже другие.
– Каролина рассказала, как вы помогаете Родерику. – Она одарила меня ласковым взглядом. – Я очень признательна вам за участие. Вы полагаете, лечение что-то изменит?
– Пока результат неплохой.
– Больше чем неплохой! – Каролина плюхнулась на диван. – Доктор Фарадей скромничает. Лечение очень помогает, мама.
– Чудесно! Вы же знаете, доктор, как много Родерик работает. Бедный мальчик. К сожалению, он не обладает отцовской хваткой, фермерским чутьем и прочим.
Мысленно я с ней согласился, но вслух вежливо возразил: нынче всем фермерам приходится туго, чутье уже не играет роли. Миссис Айрес не замедлила с ответом, в котором сквозила готовность чрезвычайно милого человека потрафить собеседнику:
– Да, вы правы. Полагаю, в этом вы разбираетесь гораздо лучше… Кажется, вы осматривали дом?
– Совершенно верно.
– Он вам понравился?
– Необычайно.
– Я рада. Конечно, сейчас это лишь тень былого. Но как не устают повторять мои дети, нам повезло, что мы вообще здесь удержались… Я убеждена, нет ничего красивее домов восемнадцатого века. Просвещенное столетие. Огромный викторианский дом, в котором я выросла, смотрелся бельмом на глазу пейзажа. Сейчас там римско-католический интернат, и монахини им очень довольны. Но я переживаю за бедных девочек. В нем столько мрачных коридоров и лестничных закутков. Считалось, в нашем доме живут привидения. Не думаю, что тогда они водились, а вот сейчас это вполне возможно. Там умер мой отец, который люто ненавидел католиков… Разумеется, вы слышали о переменах в Стэндише?