Эймунд, этот полупросвещенный норманн, не мог допустить, чтобы дочь королевы Ингигерды была потрясена предсказаниями какого-то там юродивого, захвачена его дьявольскими видениями. «Ведь что такое пророчество? – размышлял он. – Кто может сказать, когда именно оно сбудется и вообще сбудется ли когда-либо? Сколько поколений пройдет через этот никем и никогда не напророченный мир, и на совесть какого юродивого[14] должны возлагать потомки наши пережитые ими ужасы?»
– Смотрите, он пошел! – невольно вырвалось у Елизаветы, когда, вынесенный могучим норманном из кухни, Никоний, как ни в чем не бывало, ступил на освещенную ярким весенним солнцем дорожку. – Его ноги не горят!
– Они почему-то не горят, Елисифь, – подтвердил не менее девчушки удивленный норманн.
– Неужели ему совсем не больно?!
– Не больно, как видишь, – мрачно признал Эймунд, хотя «огнеходство» этого юродивого странника явно выходило за пределы его разумения. – А вот почему не больно, этого он и сам, очевидно, не знает, – упредил ее следующий вопрос.
Девушка давно обратила внимание, что голова этого грозного воина, которого она побаивалась каким-то мистическим страхом, почему-то всегда была склонена на правое плечо; возможно, потому, что когда-то он был ранен в шею, на правой стороне которой и пролегал неглубокий, но угрожающе багровый шрам.
– Однако же так не бывает. Огонь должен пожирать все, что подлежит горению.
Норманн тяжело перевалил голову с правого плеча на левое, как делал всегда, когда затруднялся ответить на какой-то из множества невероятных вопросов великой княжны.
– Потому и говорю, что жечь его нужно целиком, – прогромыхал он после небольшой паузы своим рокочущим басом. – На костре. Всего и сразу.
– Считаешь, что юродивых следует сжигать? – Она спросила это без ужаса и укора, со спокойствием истинной правительницы, готовой выслушать любой разумный совет своего придворного.
– Вместе с его зловонными шкурами и прочим рваньем.
– Только потому, что он умеет стоять на раскаленной печи? – все с тем же поразительным спокойствием уточнила юная княжна.
– Будь я правителем Руси, я погнал бы всех этих бездельников-монахов и всяческих юродивых на первую же сечу с врагом. Впереди войска. Не столько устрашая противника, сколько очищая от этой скверны человеческой собственную землю.