Монахи, до сих пор молчаливо внимавшие видению юродивого, поспешно поднялись и, косясь на рослого варяга, на кольчуге которого ржавели в костяных ножнах короткие кинжалы, которые тот способен был метать во врага с непостижимой силой и точностью, побрели прочь. Однако, дойдя до угла монашеской житницы, за которой начиналась усадьба одного из бояр со всевозможными флигелями и жилыми постройками для охраны и слуг, они все же остановились, чтобы дослушать пророчество Никония.
– Молитесь же мне! – словно бы именно их призывал юродивый. – Молитесь и внемлите словам моим! – всем телом содрогался инок от каждого произнесенного слова, будто бы из гортани его не звуки слетали, а изрыгались библейские каменья для избиения грешников. – Ибо не я слова сии глаголю, но силы небесные порождают их. И то, что мысленно вижу я в минуты сии, не для себя зрю, но для вас. И прозрение мое есть спасительно ангельское, вселенское…
– Истинно так, истинно так! – взволнованно подтвердил Дамиан[15], высокий, худощавый монах, с загорелым, пока еще не тронутым тленом кельи, молодым, всегда озаренным внутренней добротой лицом.
Весь облик этого инока-дулеба[16] в самом деле излучал нечто такое святостно-славянское, что пришлым грекам и норманнам не раз приходилось улавливать в ликах некоторых икон княжеского дворца и Печерской лавры, словно бы списанных с юношеского лика Дамиана.
– …Великие беды грядут для всех, на земле нашей сущих. Великие скорби земные ожидают нас, – все еще изощрялся в словесах своих заумных юродствующий странник Никоний, – поскольку, презрев языческо-божественное поклонение дереву и птице, ниве хлебной и ручью животворящему, презрели мы и саму любовь к земле нашей!
«А ведь он прав, этот провидчески юродствующий, но далеко не юродивый странник! – открывал для себя Дамиан. – Много непотребного от того и происходит, что любовь к земле своей презрели. Вот только произошло это не потому, что от языческих богов своих отреклись. Разве язычники не погрязали в войнах? Разве не шли они племя на племя, князь на князя, град на град?! О чем древние летописи твердят? О войнах? О чем сказания предков наших? Тоже о войнах! А вот с какой поры так повелось на земле – этого никто не знает: ни святые, ни юродивые».
– Почему вы не изгоните из княжьего града этого юродивого? – сурово спросил его Эймунд, нервно подергивая рукоять меча. – Почему не изгоняете их из монастырей, из городов и весей своих? Какой от них прок? Лишние рты и разносчики мора.