Он еще раз взглянул на мешок с побитым стеклом и вспомнил мать, которая с воодушевлением ему рассказывала о том, как тетя Рая подарила ей эту вазу на новоселье, после чего переехала жить в другую страну, и эта ваза стала единственным воспоминанием о тете Рае. Только вот почему она стояла у Семёна Эдуардовича в кабинете, он знать не знал. Либо мать таким образом хотела донести до него свои чувства и оставить никому не нужную вазу, чтобы в минуты отчаяния сын смотрел на нее и вспоминал о семье, либо мать просто хотела найти способ ее разбить.
Так Семён Эдуардович решил, похвалив самого себя за догадки, но матери о разбитой вазе не сказал. Подумал, что сначала расскажет ей о чем-нибудь хорошем, а потом перейдет к плохому. Оставалось только найти что-то хорошее. А в жизни человека, пытающегося сделать жизнь других людей хорошей вместо своей, места для новых положительных впечатлений практически не было. Семён Эдуардович винил в этом беспощадно летящее мимо него время. Хотя ему и было всего каких-то двадцать шесть годков.
Работал Семён Эдуардович психологом в благотворительном фонде. День и ночь он мог проводить за разбором человеческих проблем, быть может, пытаясь не обращать внимания на свои собственные. Каждый божий день к нему приходил новый человек и уходил после некого совета, а уж какой совет давать было ясно только после длительного разговора. Назовем его «сеанс». Людей, которые приходили с проблемами и иногда уходили с ними же Семён Эдуардович называл «пациентами». Ему казалось, что такое название является самым правильным в случае длительной работы над психологией человека, особенно когда Семён Эдуардович мечтал о том, как наконец получит свой диплом магистра по клинической психологии. Стоило ему сказать маме по телефону: «у меня пациент», как на плечи сразу опускалась какая-то приятная ответственность, а руки тянулись к тому, чтобы с гордостью поправить очки на носу.
Впрочем, таким вальяжным молодой человек был только у себя в представлении. На работе в кабинете же он казался людям слишком мягким человеком. То и дело, когда ситуация требовала строгости, Семён Эдуардович мог лишь заговорить чуть громче, да и то голос сразу срывался на забавный писк. К тому же Семён Эдуардович был как раз тем, кто избегал коллективных мероприятий по походу в кино с коллегами на мелодрамы. Коллегам он, краснея, говорил, что не любит кино, где все «ванильно» и «слащаво», а взаправду же любой счастливый конец в фильме был способен довести Семёна Эдуардовича до слёз, межреберной невралгии и активного употребления алкоголя. Потому коллеги звали Семёна Эдуардовича не Семёном Эдуардовичем, даже не Семёном, а ласково, похлопывая его по хрупкому плечу, приговаривали: «Сёма», «Семёша». Сначала это вызывало у молодого человека волну негатива, а затем пришло смирение.