расцарапала когтями до крови.
Миры
Дождь собирался с мыслями. Шёл снег.
Лоснилось солнце в огненном пенсне.
С ветки на ветку зайчик прыгал пылкий.
Летели в окна звёздные дробинки.
А из фонтанной чаши фейерверк
бил в небеса, по спектру разлагался.
Матрёшка спать укладывала Ганса.
Внутри матрёшки гансова родня
простукивала стены на немецком.
Всё это было в Лейпциге, ведь Лейпциг,
как выяснилось, город-западня.
Представь, дружок, глаза едва протрёшь, а
по комнатам то катится матрёшка,
то носится пронырливый сквозняк.
Внизу – предновогодняя возня,
фальшивый снег, упитанные кошки…
Случайный псевдогофмановский мир
(скорее невозможный, чем случайный),
не зря его в учебный план включают
апологеты школы Чёрных Дыр.
* * *
Абсурден мир за выбитыми окнами,
но мыслящие есть в нём существа;
им нравится ходить вокруг да около,
мне кажется, что это неспроста.
Такие, знаешь, существа некрупные,
прозрачные такие, днём с огнём.
Социофобы, а ложатся группами
в ночное время, никогда – вдвоём.
Стратегия сновидцев? Полигамия?
Прямых вопросов тут не задают.
В задумчивости трусь о шкаф рогами я,
вожусь с костюмом несколько минут.
Иду во двор, отпугиваю гарпию,
вцепившуюся в череп толмача;
смотрю на небо – там тарелки яркие
запутались в верёвочных лучах.
* * *
Конечно, был и некий третий мир
(попутно становившийся четвёртым).
И в этом мире я тебя кормил
добытым на охоте мастодонтом.
Прекрасный зверь, кому он тут мешал?
Но на грибах ведь долго не протянешь.
Мы поклонялись копьям и ножам
и бурую каёмку под ногтями
носили не без гордости, увы,
покрыты шерстью, вспыльчивы и дики.
Да что мы знали, молодые львы,
заляпанные кровью троглодиты?
Ты стала смирной, я тебя сломал –
шрам под лопаткой и рубец над бровью.
Но по ночам являлся мне шаман,
читал стихи: «Всё движется любовью».
Ещё там было о большой воде,
о воинах, плывущих по воде той.
Я спрашивал шамана: «Это где?» –
и просыпался, не поняв ответа.
Версии
Ян садится на мотоцикл, медленно жмёт на газ.
И когда у него во лбу загорается третий глаз,
всем становится ясно: Ян – настоящий тормоз.
А потом его мотоцикл набирает скорость
и взрывается в перспективе, что твой фугас.
Полный бак бензина, чёрная кожа, шлем.
Остаётся только сизый шипучий шлейф,
только встречный ветер и перекаты рёва.
По зелёным щупальцам, сжавшим руль,
пробегают искры. Колёса рвут
молодую ночь, контур её неровный.