- Гм... в ваших устах довольно странная просьба, контесса...
- Я его мать! – гордо заявила Мадлен. – И даже при всех наших
разногласиях, не могу не беспокоиться за своего сына.
- Но почему я?
- Поверьте, я разбираюсь в людях... – графиня усмехнулась. – К
тому же, ваше благородство несравнимо ни с чьим другим. Если уж
кому доверять Феба, то только вам. В ответ, я обещаю любое
содействие со своей стороны и горячую признательность...
Я слегка задумался, поискал подвоха в ее словах, а потом
кивнул.
- Хорошо, контесса. Обещаю, что приложу все свои силы для защиты
Франциска. И по мере возможности буду удерживать его от
необдуманных поступков. Взамен мне не надо ничего.
- Так уж ничего? – Мадлен с намеком заглянула мне в глаза.
- Ничего, ваше сиятельство. Разве что, кроме вашей дружбы.
- Вы остались таким, каким я вас запомнила, Жан... – графиня
неожиданно тепло улыбнулась. – Господи, как бы мне
хотелось...
- Что было – то прошло, контесса... – я тоже почувствовал нечто
похожее на сожаление. – Я могу еще чем-нибудь быть вам
полезным?
- При случае, намекните сыну, что я принимаю его таким как он
есть... – тихо попросила Мадлен. – И пусть он не ждет от меня
предательства. Но полное содержание нашей беседы не надо
афишировать.
- Обещаю вам, контесса...
Совершенно неожиданно в коридоре раздался шум перепалки, потом
дверь с треском распахнулась и в комнату ворвался, черт бы его
побрал, шевалье Тараскон, фаворит вдовствующей графини
Вианской.
- Я требую объяснений, Мадлен! – яростно заорал он, пытаясь
освободиться от вцепившихся намертво в его колет двух придворных
дам. – Как это понимать? Что вы делаете наедине с этим...
этим...
- Советую подумать, прежде чем что-либо сказать, – холодно
посоветовал я ему. – Ибо некоторые слова смываются только
кровью.
Шевалье повел налитыми кровью глазами по разворошенной постели
со смятыми женским чулкам на ней и заверещал с новой силой:
- Поединок! Я вызываю, как вас там...
- Немедленно замолчите, – холодно бросила Мадлен. – И ступайте к
себе, Одар!
По графине было видно, что она едва сдерживает бешенство.
- Вы не вправе мне приказывать, ваше сиятельство! – напыщенно
заявил Тараскон, положив руку на эфес золоченого парадного меча. –
Поединок неизбежен. Я обрежу уши этому наглецу!
Я по инерции посмотрел на Мадлен, хотя ход событий уже не
допускал ничего иного кроме поединка, и она ничем его не могла
предотвратить. Разве что силой заставить извиниться мальчишку.