Долгожданный визитер должен идти по пустующим коридорам, не
встречая посетителей. Пусть настроится на доверительный характер
беседы, успокоится и расслабится.
Ведь его уже приняли и ждут — весь кошмар поисков и попыток
решить свои проблемы завершился. Можно умерить шаг, ступать
спокойно и привести мысли в порядок.
Скоро можно будет попросить и отчаянно верить, что ему помогут.
Не важно, какой ценой, и на какие преступления потом придется пойти
— ведь это будет сделка между ним и советником, о которой никто
никогда не узнает…
Микрофоны, камеры, артефакты — все будет записано. И еще одна
покорная кукла пополнит коллекцию.
Тяжелая двустворчатая дверь приоткрылась под давлением чужой
руки. Первый советник императора с отеческой улыбкой принялся
наблюдать, как сначала в помещение неуклюже юркнула трость, не
давая створке закрыться.
Затем внутрь шагнул немолодой господин на шестом десятке лет — в
тяжелых очках на переносице; с некрасивой сединой на висках; в
дорогом костюме, что смотрелся жалко на чуть перекосившихся плечах;
с протезом вместо правой ноги, очерчивающимся через штанину при
движении. Проигравший, общество вокруг которого внезапно вспомнило,
что у него есть имя.
Больше не было князя Черниговского, но был «Иван Александрович»,
проговариваемое с лицемерным уважением.
Бедный, лишенный ноги, ковыляющий на палке.
Отнято все. Княжество. Финансы. Титул. Уважение. Ничего не
осталось.
Чего он желает истово — очевидно.
Что у него есть, чем он готов платить?
Может, плоть и кровь?
Мало.
Первый советник дружелюбно улыбнулся и чуть повел руками,
обозначая дружеское объятие.
Ну же, иди ко мне. Я верну тебе власть и твое княжество, верну
деньги и влияние.
Цена в этот раз будет огромна.
Но никто в мире не в силах будет предложить лучше.
Пустующую комнату деловито наполняли коробками с одеждой,
складывая вдоль стены напротив витражного окна. Где-то рядом гулко
звучали молотки — собиралась мебель в соседних помещениях.
А в окружении нескольких объемистых чемоданов стояла хрупкая
рыжеволосая девушка в наброшенном на плечи пальто.
— И мне тут жить десять лет? — потерянно смотрела Ника через
окно на заснеженный город.
То, что было не единожды обговорено, смотрелось совсем иначе в
плену стекол и железобетонных стен.
Да, свобода не ограничивалась одной комнатой — в ее распоряжении
было целое здание: двенадцать этажей, все кабинеты, комнаты,
помещения. Но знать, что за окном всегда будет один из четырех
столичных видов, а за порог нельзя ступить и шага... Сила запрета —
не в том, что можно, а в том, чего нельзя.