В конце марта Тарковские отправились в рискованное путешествие. Путь был совсем неблизкий – сначала около суток поездом ехали до Кинешмы, там, на грязной привокзальной площади, распугивая кур и гусей, погрузились в розвальни извозчика. Предстояло преодолеть километров тридцать. Но каких! Дорога шла вдоль Волги, потом по замерзшей еще реке, вот-вот грозящей вскрыться. Ехали с трех часов дня до пяти утра. Арсений держал руку жены и молил только об одном – чтобы не начались роды среди этой снежной ночной пустыни. Мария притихла, опасливо прислушиваясь к толчкам в животе, и думала о том же.
– Тебе ж только 20 апреля рожать, Марусенька! – подбадривал жену Арсений. – Уж за три недели доберемся, полагаю. – Он еще пытался шутить, а у нее на каждой колдобине обрывалось сердце: «Все! Начинается!»
– Дорога разбитая, тудыть ее в дышло! Боюсь, растрясем твою жинку, – обернулся кучер. – Я уж и так стараюсь помаленьку ехать, ямы проклятущие объезжать. Тьфу, куда тебя, шалаву, в самый омут несет! – щелкнул хлыст, розвальни тряхнуло на очередном обледенелом ухабе. Маруся слабо пискнула.
– Не бойся, я ж с тобой! – с наигранной бодростью заверил муж.
– Арсюша, если что, ты сможешь? – Мария вгляделась в белеющее в снежном отсвете лицо Арсения. – Сможешь роды принять?
– Господи, помилуй! – он перекрестился. – Вроде много в жизни видел, а этого как-то не приходилось. Но ты не дрейфь. Писал же Некрасов, как русские женщины прямо в поле без всякой посторонней помощи рожали. И у Куприна есть рассказ…
– Ой, пожалуйста, не надо про это! – она обеими руками ухватилась за его жилистую горячую кисть. – Лучше Лермонтова почитай «Выхожу один я на дорогу…».
Выхожу один я на дорогу;
Сквозь туман кремнистый путь блестит;
Ночь тиха. Пустыня внемлет богу,
И звезда с звездою говорит.
Маруся подхватила:
В небесах торжественно и чудно!
Спит земля в сиянье голубом…
Что же мне так больно и так трудно?
Жду ль чего? жалею ли о чём?
– Фу… Отпустило… – она слабо улыбнулась. – Со стихами я и до больницы дотяну.
Но не дотянула. Рожала Мария Ивановна на обеденном столе родительского дома, покрытого крахмальной скатертью. Мать так разнервничалась, что забыла, где дом акушерки. Но Арсений, энергичный и взволнованный, отыскал-таки повитуху. Роды принимали акушерка и Николай Матвеевич.