Лиам зашел в свою комнату, и устало сел на пыльную кровать. Ему выбрали это помещение родители. Оно находилось на первом этаже, в отличие от остальных спален и, очевидно, когда-то ее занимал рабочий фермы – здесь не были поклеены обои и покрашены окна, на потолке образовались большие трещины, а каждая половица издавала противный скрежет. Кроме того, в комнате почти не было мебели, а та, что была, явно видала виды на своем веку – помимо кровати здесь был старый платяной шкаф и большое зеркало, немного разбитое в верхнем углу. Ни стола, ни тумбочки, ни даже книжных полок. Юноша медленно прошелся по комнате и посмотрел в зеркало, покрытое слоем пыли. Лиам давно не стригся, и его каштановые волосы небрежно падали на лицо, закрывая один глаз и половину щеки. Небольшой аккуратненький носик побелел от холода на улице и в доме, а немного пухлые чувственные губы были искусаны почти до крови. Лиам всегда кусал губы, когда нервничал, а нервничал он постоянно. Под серыми глазами образовались темные круги от недосыпа, а сами белки глаз покрылись паутинкой красных капилляров.
«М-да уж, вот тебе и герой-любовник», – грустно подумал Лиам, вспоминая свою «воительницу». Он был уверен, что не нужен ей и, казалось, уже готов был отпустить ее, забыть навсегда, но реальность его была настолько страшна, что юноша видел выход лишь в обретении кого-то родного. И уж если он проник в нежное сладкопахнущее тело той женщины, то она теперь, как минимум, его близкий друг.
Лиам проверил, нет ли чего интересного в шкафу или под кроватью, но там оказалось пусто. Кроме небольшой железной петли. Очевидно, что эта петля оказалась там не просто так. Верно, она открывала какой-то люк. Знали ли об этом родители? Вполне вероятно, что нет. Лиам решил выяснить это позже – он услышал, как во дворе закричал его младший брат.
Восьмилетний Джон полулежал в инвалидной коляске, укутанный с ног до головы в старое, изъеденное молью, одеяло. Родители, занятые перетаскиванием вещей в дом и гараж, казалось, забыли про него, а тринадцатилетняя Ирен поднялась на второй этаж и улеглась на кровать, слушая музыку в наушниках. Лиам вышел из своей комнаты, несколько раз позвал сестру по имени, она не отозвалась.
– Вот же тупоголовая! – злобно процедил сквозь зубы юноша и, на ходу одевая куртку, вышел из дома. Ледяной декабрьский ветер обжег его впалые щеки, но Лиам не обратил на это внимания. Он направился к кричащему брату, голос которого уже срывался на писк. Лиам подхватил малыша и быстро понёс в дом. Джон был единственным, к кому Лиам относился без ненависти. Юноша понимал, что брат не виноват в том, что родился инвалидом и вынужден всю жизнь прожить овощем, не понимая и не осознавая ничего вокруг.