Этот интерес с годами только углублялся, и я продолжал посвящать истории все больше своего свободного от профессиональной деятельности времени… И вот настало время подвести в своей душе некоторые итоги тому периоду в жизни, который начался с прекращения регулярной государственной службы и вообще «хождения на работу». Это время пересмотра ценностей совпало со временем очередной ломки в истории страны и общества и, не в последнюю очередь, было вызвано ею.
Знание истории и совсем недавно пережитые мною в Берлине демонтаж социализма в ГДР и объединение её с ФРГ, сильно облегчили мой личный переход к существованию в новых условиях. Многим моим сверстникам без такой подготовки это далось весьма болезненно.
Так вот, пересматривая ценности, я определял, в частности, и направления траты своих душевных и творческих сил и неожиданно для самого себя из ученого физико-химика, чиновника и дипломата крупного ранга стал поэтом, писателем, а в рамках этой метаморфозы – лириком, идеалистом, романтиком. И мне всё больше кажется, что история для меня – источник и одновременно поле романтического отношения к памяти.
Я понимаю, что история – это огромная часть нашей памяти как народа, как русского народа. Но в ней для меня всегда были важны не столько реалии до последних строк и камней, сколько, если хотите, поступки, на которые наших предков подвигали, конечно же, их чувства и мысли. И если мне удаётся нащупать в действиях тех людей эти самые чувства, мысли и мотивы, созвучные возникающим у меня, то я пишу о том времени как о пережитом мною самим.
При этом оно овеяно для меня настолько глубоким духом романтики, что этого вполне достаточно для питания надежды на возвращение того времени, на способность силой чувств и духа возродить для себя и, может быть, моего ближайшего окружения Русь и Россию в этом самом романтическом ореоле, «возродить» то, чего не было и не могло быть, но что в те времена, я чувствую и даже знаю, могло бы быть и было бы со мной самим. Тем более что, как сказал Л.H. Гумилёв, реальные исторические лица, будучи пропущенными через сознание автора, становятся его персонажами, а значит, я погружаюсь не в реальные исторические ситуации, а в среду моих персонажей, моих героев.
Но что же я ожидаю от них для себя лично, что ищу в своих чувствах и действиях, мысленно ставя себя на их места и в их ситуации? В отличие от некоторых исследователей взаимоотношений прототипа, героя и автора, я не могу сказать, что мною движет при этом стремление к самопознанию. Мне нет необходимости открывать в себе таким способом любовь к моей стране и моему народу. Погружаясь в самые глубины их истории и даже предыстории с моей шкалой ценностей, явно берущей свое начало в нашем XIX веке, я, несмотря на укоренившееся представление о царивших в те исторические времена «варварских» обычаях, нравах и морали, убеждаюсь и тщусь убедить других, что мои герои поступали вполне оправданно с моей точки зрения, т. е. что величие и духовность наших предков заслуживают и сейчас уважения и благодарности потомков.