* * *
Нет денег! Вижу белый дым —
Горят всех справок кипы.
И больше нет просящих спин,
Возни и волокиты!
* * *
И нет, куда я ни войду,
Приёмных, кабинетов!
Сидит на стуле какаду
В сиреневых штиблетах…
* * *
Талант большой, но без чинов,
Не давит глупость «в чине».
Любая дверь – не на засов!
Бояться нет причины!
* * *
Здесь, без заборов и кулис,
Всё на виду, как в бане.
В саду гуляет рыжий лис
В малиновой панаме…
* * *
Здоровы все и нет врачей.
Все честны – нету судей!
Военных нет и палачей!
А звери все, как люди.
* * *
Сонату льют колокола!
Лиловый слон трезвонит…
****** ******
Проснулся! Это со стола
Вся группа мудозвонит!
* * *
Под неимоверную тишину восприятия, так же медленно, Гном слез со стола и втянул на вдохе:
– Я рассыпал, а вы собирайте!
Следы его простыли где-то в спальне.
– Я вам говорила: «зомби!». А вы – «лунатик, лунатик!»
Встревожилась Элька:
– Эко его присыпИло! Утопическим животным миром по башке присЫпало!..
В углу покашливал, пытаясь обратить на себя внимание массивный, но тактичный, Шклёда. Он молчал, пока не спросили. Так и не спросили. Так и молчал.
Конкурс «Алло, не ищите таланты, они все здесь!» продолжался!
Близнецы (всего полгода разницы) Нина, Дина и их кузина Полина станцевали хором.
Адидас с хрустом съел стеклянный стакан, измазанный маканием кисточек.
Света села в позу «лотос». Сесть – не встать! Некоторым маньякам потом доставляло удовольствие вытягивать её из этого цветочного состояния.
И все при том – рассказывали стихи.
Стол-подмостки переходил из ног в ноги. Читали в подлиннике и вподлую перевирая. Чесали беспошлинно пошлости, не признаваясь, что надеются на признание.
Казалось, торжество поэзии невозможно притупить! Но вдруг такая тупость нашлась: появился шестнадцатилетний сын завхоза детского садика Любы Григорьевны. И, почему-то тоже встав на стол, стал играть на аккордеоне марш «Мы красные кавалеристы». Этот длинный стрюк корявыми мелодиями заполнял все утренники и раз в году был дедом морозом. Талант его был на лицо (оно было бордовое), да и весь он был похож на то, что «родила царица в ночь». Но одна положительская черта брала у него своё: инструмент было «не отнять»! От этой рожи у детей сразу пропало желание поэзить. «Метать бисер» горстями, читая сокровенное, откровенно перехотелось!
ОН точно не вспомнил, чем всё закончилось в этот день. Кажется, родительским собранием послезавтра и ременной передачей хороших манер – по домам. Однако, после открытого дня поэзии, в группу пришла любовь! В туалете тайное стеснительное показывание друг другу интимных мест уже перестало быть хаотичным. Оно обрело двустороннюю любовную целенаправленность.