Мысль об аптеке всколыхнула что-то в памяти. Заёрзало, занялось, заныло. Чем-то приторно-сладковатым, терпким и унылым. Впрочем, мысль пока что казалась слаще, чем то, о чём вспомнилось. Однако не успев ей вдоволь насладиться, я снова с содроганием вспомнил о маме: «Что я ей там наобещал? И как это осуществить? Святителю, отче, куда ж ты запропастился?!»
* * *
Но вечером я уже с остервенением сошвырнул со стола ночник и решил рано утром убраться из этих мутных чертогов.
Короче, я припозднился, проснувшись лишь от того, что внезапно распахнулась дверь. В комнате горел мягкий свет, но поначалу я не придал этому значения. В дверной проём еле протиснулся дед чуть ли не с дюжиной каких-то пакетов. Пакеты приземлились на стол, и только тут я заметил, что мягкий свет излучала настольная французская лампа, точно такая же, как в моей бывшей квартире, не упустив, конечно, из внимания, на чём она стояла.
– Ты никогда не отдыхаешь, – буркнул я спросонья, припомнив бойкую фразу из старого комедийного фильма, которую герой Жерара Депардье отвешивал в адрес героя Пьера Ришара всякий раз, как тот привычно отмачивал очередной коронный номер трогательной встречи собственной черепушки с чем ни попадя. – Теперь понятно, зачем тебе митра.
Конечно, наезд был не по теме, ведь дед благополучно преодолел дверные косяки – пакетам разве чуть досталось, что не так уже трогает за душу. Но разве можно отказать себе в удовольствии представить, как он волочит в беспросветном мраке оба стола (особенно, тот старый да неподъёмный, казалось, намертво вросший в такие же древние половицы в моей комнате), а также кровать и кресло с кофемашиной – сколько трогательных моментов можно себе навоображать! И как он умудрился проделать всё это в присутствии спящего, и не только не напугать его вусмерть или не лишить рассудка, но даже не разбудить?
А про митру сболтнул по инерции – впрочем, оговорки по Фрейду никто не отменял. Просто вспомнил про одного неутомимого батюшку, что, при случае, мог и в погреб – ласточкой, и с дверью из-за чего-нибудь не поладить. Да сам и рассказывал, что с детства у него была кликуха «Гипс». Правда, с людьми, кажись, – ничего так ладил. Но шишки на лбу набивал знатные, что как-то епархиальный духовник возьми да и скажи ему: «Тебе бы – митру, как хоккеисту – каску!»