Мне нужно знать, сколько он пытал ее. Сколько боли вынесло ее тело. И почему мы так долго искали ее.
Все, что нужно сейчас.
Задаю эти вопросы теням, всем сразу, потому как не помню имен. Знаю, что ответит женщина, но все же надеюсь… Тщетно.
– Тебе не сказали?
Чертовски медленно. Я не хочу разговаривать с ней. Просто услышать ответы:
– О чем?
– Ее никто не искал.
Смотрю в недоумении. На пыточный столб, отсыревший от крови, на ржавые крюки… Ее никто не искал… Как же так?
Голос продолжает рассказывать. Монотонно, в нос. А я все не могу понять, почему же те, первые слова, такие страшные? И в полном, отчаянном ужасе до меня доходит, что я не знаю, кому же все-таки принадлежало бледное лицо?.. Проститутке? Ребенку? Человеку?
–… ранам на вид около двух недель…
Ее родители – завтра. Морг, холод, бледность. Должен ли я им хоть что-то?
–…простая случайность. Анонимный звонок. Может и убийца сам…
Оксана. До сих пор что-то живое. В этом имени. А значит, я должен. Не лживым слезам. Ей.
Я редко хожу на похороны, мне хватает смертей на работе. Я не люблю долгие прощания у холодных, черных гробов. Но это, не тот случай. Я хочу увидеть ее такой, какой она была. Обычной девушкой, которая идет мимо, не оставляя следа. Которая исчезает из памяти, как только я встречаю следующую, подобную ей. Проститься с ней такой, я желаю больше, чем вечно помнить этот подвал, эту кровь и зеленые, полные боли глаза. А значит, я буду там. И вдруг, стану самым близким из пришедших. Тем единственным, кто ее искал.
Кто-то спускается по ступеням. Смотрю в удивлении – ничего, кроме солдатских ботинок. Даже не тень – нечто, не имеющее названия. Пустота, обретшая голос.
– Антон Владимирович!? Кто тут из вас Антон Владимирович Сиб…
– Я, – поднимаю руку, обрывая пришельца. – Это я. Что произошло?
– Установили владельца дома. Прокурорский просит подняться.
– Я не поднимусь.
Больше мне сказать нечего. Но ботинки не уходят. Стоят на предпоследней ступеньке. В кишки возвращается пульсация, как предзнаменование нового приступа. Когда нервничаю, они случаются чаще.
– Так и сказать? – Голос совсем юн. Неопытен. Он еще верит в божество в синем костюме, и боится кары.
– Так и скажи! Мы работаем! – женщина уверена, что имеет право защищать меня. Но от ее слов, действительно, становится легче. Думается, будто я могу любить. Словно… готов?