– Заходи, – сказал я, положил ружьё и стал натягивать брюки.
Сестра вошла, окинула взглядом комнату и улыбнулась:
– Собирайтесь. Есть на что посмотреть. Доспите потом.
Мы одевались, не включая света. Сиреневой лунности, проникавшей сквозь щели в ставнях было вполне достаточно. И лестницу, по которой мы спускались, тоже окутывал мрак. Два световых горизонтальных столба автомобильных фар, бивших в угол двора, казались невероятно яркими, плотными, их можно было, вероятно, потрогать. Зато всё остальное ещё более сгустилось монолитом черноты.
Сестра провела нас мимо светозарного авто. Из-за распахнутой дверцы приёмник лил тихую песню: певица на парижском акценте сетовала на грусть одинокого вечера, а когда замолкала – грусть продолжали в мелодии гармоника со скрипкой. В углу двора лежали в ряд пять тел. Неподвижно и тоже грустно до неестественности.
– Знаете их? – спросила сестра.
Мы посмотрели в одинаково-бледные неживые лица:
– Нет.
Сестра тронула крайнего в ряду концом трости:
– Хотели проникнуть в дом этой ночью. Ребятам пришлось их ликвидировать. – И посмотрела в становившееся не таким уж и чёрным небо. – Через пару часов рыбаки пойдут на утренний лов. Возьмут их с собой. Свечками на дно поставят.
Песнь одинокого вечера в радиоприёмнике смолкла. И заиграла музыка повеселей, вместо голоса – хрипловатый свист.
– Идите, поспите ещё, – сказала нам сестра.
В спальне, когда мы с ней вешали коврик обратно на нишу с ружьями, она вдруг спросила:
– Трупы-свечи на дне? Это то, о чём я думаю?
– Да, то самое.
Все пять мертвецов встанут вертикально над поросшими густыми разноцветными водорослями камнями морского дна, прикованные тросиками или цепями за щиколотки к пучкам свинцовых грузил, отрезанных от старых рыбацких сетей. Долго-долго будут стоять и спокойно вперять взгляды белых невидящих глаз в плотную синь, слегка покачиваясь в одном ритме с водорослями. «Красиво погребены», – подумал я. Или это опять был не я? А она рядом со мной была не она?
И ещё одна возможная реальность… Другой я, другая она…
Относительность всех реальностей во времени. Всего за пару секунд, с пяток ударов сердца тому назад, мы с ней беззаботно болтали ни о чём, весело, ласково, нежно и озорно пересекались взглядами, а руки наши были заняты покупками. И вот я уже будто в ином бытии лежал на ступенчатой диагонали эскалатора и воспринимал мир перевёрнутым, лежал, как упал, когда она, среагировав первой, толкнула меня. Лежал и стрелял с обеих рук по верхней, перевёрнутой для моего зрения, площадке эскалатора, на которую выскакивали перевёрнутые враги.