Голоса и Отголоски - страница 3

Шрифт
Интервал


Взрослела. Голосами, то есть историями становилась моя жизнь, жизни окружающих меня людей. И с каждым годом их становилось все больше.

Повзрослела. И мои детские истории стали обрастать Отголосками – осмысленным повторением, в которое непременно вплетались мои понимания и домыслы. Без этого не получалось. Когда я стала их записывать, вдруг обнаружила, что мои Отголоски гораздо больше моих Голосов. Как когда-то эхо в моих юношеских горах откликалось громче крика.

Истории 1942—1943 годов

Когда я уже саму себя и свое бытие осознавала


На заре туманной…

Мне, наверное, где-то около трех лет. Иду по мягкой дороге, мимо зеленой стены из травы и деревьев. В траве много цветов и все кланяются мне, а я кланяюсь им. Впереди идут мама и папа. Они никому не кланяются. Они торопятся. И все время оборачиваются – иди же быстрее! Но я иду медленно – из-за деревьев кто-то машет ладошкой. Надо же махнуть в ответ.

Но главное – то и дело посматриваю на блестящие новые туфельки и стараюсь наступать только на траву. Стоит шагнуть на пыльную дорогу, как туфельки становятся серыми. Останавливаюсь, приседаю и вытираю их подолом белого-белого платья, чтоб опять заблестели. Блестят, я радуюсь…

Это единственное воспоминание о Спасске-Дальнем. Все детские годы потом город издали казался волшебным, всегда летним, и когда дожила до «Алых парусов» Александра Грина, все во мне всколыхнулось: я знаю, знаю – Зурбаган – это мой Спасск…

Каким-то образом в памяти с «Алыми парусами» сплелось и сияние новых туфелек. Это – «чтоб блестели» – сопровождает меня всю жизнь. С высоты прожитых лет не могу сказать, что радуюсь этому. Хлопотно. Принимаю, как данность, или крест, и, посмеиваясь над собой, испытываю ту же детскую радость, когда все под моими руками блестит, хрустит и все красиво.

Жалею – не помню ни Спасска-Дальнего, ни потом городка Рубцовска, куда перевели отца. По книгам о путешествиях, о растениях знаю – места там красоты небывалой. Меня всегда тянуло туда… Может, зов очарованного младенчества?

Истории 1943—1944 годов

Отца переводят в Рубцовск.

– Почему переводят? – спрашивает мама.

– И здесь понадобились хорошие штурмана.

Во мне, ловившей тогда все новые слова и звуки, до сих пор так и осталось – штурмана. Не штурманы.

Отец иногда болеет. На войне с японцами над озером Халхин-Гол ему прострелили легкое. Навылет, так сказала мама. Даже несколько лет спустя не могла отделаться от картины: летит пуля, как оса, пролетает сквозь тело и летит дальше. И пыталась найти дырку на его спине, откуда пуля вылетела, или на груди, куда влетала… От ранения у отца образовался туберкулез, и его перевели из действующей армии в училище – преподавать штурманское дело.