– Ну что ты, кабан – умное животное. А твой Кхондамир – самая настоящая жаба. Более безобразной и безмозглой твари на всем свете не сыскать. – Ладли немного расслабила сари на своей пышной груди. Этот наряд всегда доставлял ей неудобство, хотя выглядела она в нем великолепно. – Выпороть бы того, кто придумал сари, – сказала она. – Или, еще лучше, заставить мужчин походить в таком одеянии хотя бы день.
– Можешь представить Кхондамира в сари?
– Лучше не надо.
Мы рассмеялись. Я опять стала бросать камешки с крепостного вала. Ладли продолжала возиться с сари. Пожар в трущобах распространялся. Огнем были охвачены уже несколько домов. Я опять помолилась за их обитателей, потом повернулась к своей подруге:
– Можно тебя спросить?
– Спрашивай, если язык есть.
– Вы с Дарой... целовались?
По губам Ладли скользнула улыбка.
– Я была бы не прочь, но, поскольку он женился на своей красавице, боюсь, этого уж никогда не произойдет. Я ему не ровня.
Я вспомнила свадьбу брата, вступившего в брак на два месяца раньше меня. У меня создалось впечатление, что его жена – добрая женщина, и я немного ему завидовала.
– У тебя кто-то есть?
– Да.
– Я его знаю? – спросила я, пораженная признанием подруги.
– Это мне неизвестно, – сказала она и добавила: – Впрочем, вряд ли. Он – сын рыбака. Тайком катает меня на лодке.
– Так вы с ним встречаетесь?
– Почему бы нет?
– А если вас увидят вместе?! Тебя потом никто замуж не возьмет.
Ладли разомкнула губы, намереваясь ответить, как вдруг увидела у моих ног божью коровку. Она осторожно взяла ее и посадила на ладонь, предоставляя букашке возможность улететь. Ветер подхватил божью коровку и унес ее прочь.
– Может, это моя прабабушка, – пошутила Ладли, хотя на самом деле верила в переселение душ.
– Так как же ты собираешься выкручиваться?
– Никто не узнает. Да и с какой стати я должна хранить целомудрие ради какого-нибудь старого хрыча?
Я вспомнила свои впечатления. Близость с мужем по-прежнему была для меня мучительна, хотя боль уже была не столь острая.
– Расскажи, что ты чувствуешь, – попросила я.
– Иногда кажется, будто весь мир содрогается. В другой раз все безмятежно, словно течение реки.
– Больно?
– Это приятная боль, – ответила Ладли. – Знаешь, как шербет пьешь. Морщишься, потому что он слишком сладок.
Я вспомнила потные объятия дурно пахнущего мужа и не смогла представить то, что описывала Ладли. В постели с Кхондамиром я всегда себя чувствовала так, будто меня насилуют возле ночного горшка.