Но агент Кей-Эй-Си-Эйч протянул руку и быстро спрятал фотографию в папку.
– Это секретный документ, господин Ларс! Под кодом двадцать-двадцать. Вы ведь знаете, это только для ваших глаз.
– Господин Моррис и есть мои глаза, – ответил Ларс.
Да-а, этот агент Кей-Эй-Си-Эйч – еще тот гусь.
– Кстати, как вас зовут? – Ларс взял ручку и приготовился записывать.
– Вам это знать не обязательно, – ответил агент, немного подумав. – Впрочем, мистер Ларс, делайте с фотографией что хотите.
Он снова положил снимок на стол, и на бледном лице по-прежнему не отразилось ничего, кроме выражения холодного профессионализма. Генри Моррис склонился над снимком, прищурился и сдвинул брови, его толстые, обвислые щеки заколыхались, словно он что-то жевал, изучая нечеткое изображение, – казалось, и вправду возьмет и оторвет зубами клочок, чтобы попробовать на вкус.
Резко зазвонил стоящий на рабочем столе Ларса видеотелефон.
– Это из парижского офиса, кажется, мисс Фейн, – сообщила секретарша Ларса, мисс Грабхорн, и в голосе чувствовался едва уловимый холодок, словно она была чем-то недовольна.
– Простите, – обратился Ларс к агенту. – Впрочем, я все-таки запишу ваше имя. Так, на всякий случай, вдруг мне придет в голову фантазия с вами связаться.
– Дон Паккард, – неохотно, словно сообщая что-то неприличное, отозвался агент, и руки его беспокойно забегали. Странно, но этот вопрос почему-то смутил его.
Записав имя, Ларс нажал на кнопку видеофона, и на экране появилось красивое лицо его возлюбленной, словно подсвеченное изнутри, как лампа из пустой тыквы с прорезями глаз, носа и рта, и с темной шапкой волос.
– Ларс!
– Да, Марен!
Раздражение куда-то пропало, голос его был полон нежности. Марен Фейн всегда возбуждала в нем желание окружить ее вниманием и заботой, несмотря на то что порой крепко досаждала – так может досаждать обожаемый ребенок. Марен ни в чем не знала меры.
– Ты сейчас занят?
– Да.
– Слушай, прилетай вечером в Париж! Прилетишь? Пообедаем вместе, а потом сходим… представляешь, у нас тут выступает классный оркестр, голубой джаз комбо…
– Джаз не бывает голубой, – сказал Ларс, – он светло-зеленый.
Он посмотрел в сторону Генри Морриса.
– Скажи-ка, Генри, джаз ведь всегда очень-очень светло-зеленый?
Генри утвердительно кивнул.
– Ты что, хочешь, чтобы я… – сердито начала Марен Фейн.