– Это… был… Детройт. Девятнадцатое мая, год от рождения Господа две тысячи двадцать пятый. Аминь, – проговорил ведущий.
Когда силовой щит города был пробит, потребовались буквально секунды, чтобы его уничтожить.
И все эти пятнадцать лет Детройт оставался в полной сохранности. Ну что же, маршал Харензаны имеет полное право после встречи в надежно защищенном Кремле с Верховным Советом вызвать маляра и приказать ему, чтобы нарисовал на двери зала совещаний язычок огня – символ прямого попадания. И вычеркнуть из списка целей еще один американский город.
И как ни страшно было наблюдать отрубание одной из немногих остававшихся голов западной цивилизации, в которую Николас верил и которую он любил, в его мозг снова закралась все та же мелкая мыслишка: «Значит, план опять увеличат». Чем меньше сил оставалось на поверхности, тем больше работать приходилось под землей.
– Сейчас Янси все объяснит, – прошептал Нанс. – Как это все могло случиться. Так что будьте готовы и слушайте внимательней.
И Нанс был, конечно же, прав, потому что Протектор никогда не сгибался под ударами судьбы; можно не сомневаться, что и сейчас он с железным упорством, всегда восхищавшим Николаса, откажется признать, что этот удар был смертельным. И все же…
«Они до нас добрались, – подумал Николас, – и даже ты, Толбот Янси, наш духовно-военно-политический лидер, достаточно отважный, чтобы жить на поверхности в этой крепости где-то там в Скалистых горах, даже ты, дружище, не сможешь исправить того, что ими сегодня сделано».
– Братья и сестры, американские граждане.
В голосе Янси не было ни тени растерянности, не было даже усталости; Николас аж сморгнул, удивленный его энергией. Казалось, все происшедшее не произвело на Янси никакого впечатления, он оставался истинным стоиком, верным заветам Вест-Пойнта[6]: все видел, понимал и принимал, но не давал своим эмоциям хоть как-то влиять на холодное, трезвое рассуждение.
– Вы только что видели, – продолжил Янси своим низким уверенным голосом закаленного воина, несгибаемого душою и телом, готового прожить еще десятки лет… никакого сравнения с пустой оболочкой, умиравшей сейчас в больнице под присмотром Кэрол, – ужасную вещь. От Детройта не осталось ничего, а ведь все эти годы его автоматические заводы производили массу военной продукции. Теперь эта возможность утрачена. Но мы не потеряли ни одной человеческой жизни, что было бы действительно невосполнимой утратой.