– Значит, теперь, – продолжил его Адамс, – у нас есть вполне убедительный набор оружия и костей. Наконец-то. Гипотеза тридцатилетней давности блестяще подтвердилась, сделано открытие огромного научного значения.
Он отошел к окну и притворился, будто смотрит наружу. Когда Луиса Рансибла известят о находках, он сделает неверный вывод – сразу же заподозрит, что их подложили, дабы он потерял эту землю, и, решив так, утаит находки, продолжит копать и строить.
А тем временем…
Верный науке в куда большей степени, чем своему работодателю, этому ненасытному индустриальному магнату, Роберт Хиг «нехотя» даст правительству знать о сенсационном открытии.
Что сразу же сделает Рансибла преступником. Потому что был закон, применявшийся раз за разом, когда оловяшки, перекапывавшие имение какого-нибудь янсера, натыкались на довоенные реликвии большой художественной или технической ценности. Все, что находили его оловяшки, принадлежало ему – но лишь если не вступал в действие еще один фактор: большое археологическое значение.
А внеземная раса, посетившая Землю шестьсот лет назад, вступившая в битву с индейцами, потерпевшая поражение и улетевшая, – Рансиблу только и останется, что заявить на суде «nolo contendere»[14], ведь несмотря на привлечение самых дорогих адвокатов, шансы у него будут нулевые.
Но Рансибл не просто потеряет эту землю.
Его упекут в тюрьму лет на сорок – пятьдесят, в зависимости от красноречия адвоката, представляющего интересы правительства. А Устав о ценных реликвиях, как назывался этот закон, был проверен на прочность многими янсерами и много раз; ценные находки утаивались, а потом это вдруг раскрывалось – судя по предыдущим случаям, Совет обрушится на Рансибла всей тяжестью закона, сотрет его в порошок. Все построенные им объекты станут собственностью государства: среди наказаний, предусмотренных для нарушителей Устава о ценных реликвиях, была конфискация всего имущества – именно эта статья придавала закону такую зубодробительную силу. Человек, осужденный согласно Уставу, не только шел в тюрьму – он расставался со всем своим имуществом.
Все это выглядело вполне осмысленно; теперь Адамс стал понимать, что и зачем будет написано в его статьях для «Нейчерал уорлд», для номеров тридцатилетней давности.
Однако – и это повергало его в тупое оцепенение, мешало быстро соображать, заставляло тупо следить за беседой Броуза с Линдбломом, которые, видимо, понимали цель всего этого, – он ничего не понимал.