«на молитве съ братиею Богу предстоя о бывшей
победе над поганыхъ»». «За князя и за воя его в сретение ратных»,
«В усобных бранех и иноплеменных», «В общенуждие, в бездождие, и
неблагорастворение времен, и в противление ветром, и в нашествие
варварское».
В общежительном монастыре все иноки должны были
подчиняться жесткой дисциплине: «Черньцю же убо в послушании
сущу и над собою воли не имущу». Службу, «приказанную» им от
игумена, монахи обязаны «блюсти и служити, яко же самому
Христу». Без благословения настоятеля они не могли покинуть
пределы обители. Монах подобен ангелу Божию. Он должен
думать только о душевном спасении, обращать все помыслы свои к
Богу, жить в смирении и братолюбии. Не позволительно иноку впадать
в «мирьскаа сплетениа», «зрети семо и онамо», объедаться и
напиваться без меры.
Имуществом монахи владели сообща «манастырскаа
стяжаниа и именья обща суть игумену и всей братьи». Иметь
села монастырю не запрещалось, однако монахам «николи не
быти в нем, но мирянину некоему богобоязниву приказати, и тому
печаловатися бы о всяких делех, в манастырь же бы готовое привозил
житом и иными потребами».
Женский же монастырь, в котором и подвизался
вроде как послушником, а может и просто как работник дед Пантелей,
впрочем, он вообще о своем статусе не задумывался, просто исполняя
свою работу превратного стража. Эта обитель мало чем отличалась
своим уставом, от всякого иного монастыря, хотя конечно имел ряд
своих особенностей, в силу традиций, местного окружения
народонаселения и своего географического расположения.
Работа Пантелея при этих воротах, которую он
работал, без малого десяток лет, его сильно не напрягала, по утру
открыть, да по вечеру закрыть, вот собственно и вся работа. Посему
службой своей, к которой на старость лет был приставлен, как он
считал, Господним промыслом, был вполне доволен и нес ее со всем
своим тщанием.
Кряхтя встав с лежанки своей сторожки, и нехотя
прошаркав до ворот, он откинул щеколду и открыл калитку в больших
монастырских воротах.
В предрассветных сумерках, только едва-едва забрезжил
рассвет, звезды уже исчезли с небосвода, но сумрак на земле
еще не отступил. Поэтому шагнув за калитку монастырских ворот, он в
предутреннем сумраке, едва не наступил на еле различимую корзинку,
откуда и происходило звуковое сопровождение летнего рассвета.