Селин ли Селин или кто-нибудь еще? Иногда мне казалось, что не знаю даже, кто я такой. Ладно, я Ники Билейн. Но это не точно. Кто-нибудь заорет: «Эй, Гарри! Гарри Мартел!» И я, скорее всего, откликнусь: «Да, в чем дело?» В смысле – я могу быть кем угодно, какая разница? Что в имени тебе моем?
Жизнь – странная штука, правда? В бейсбольную команду меня всегда включали последним – знали, что могу запулить их паршивый мяч к чертовой матери в Денвер. Завистливые хорьки!
Я был талантлив, и сейчас талантлив. Иногда я смотрел на свои руки и видел, что мог стать великим пианистом или еще кем-нибудь. И чем же занимались мои руки? Чесали яйца, выписывали чеки, завязывали шнурки, спускали воду в унитазе и т. д. Прошляпил я свои руки. И мозги.
Я сидел под дождем.
Зазвонил телефон. Я вытер его насухо просроченным извещением из Налогового управления, поднял трубку.
– Ник Билейн, – сказал я. Или я Гарри Мартел?
– Это Джон Бартон, – раздалось в трубке.
– Да, вы меня рекомендовали, спасибо.
– Я наблюдал за вами. У вас есть талант. Немного не отшлифованный, но в этом его прелесть.
– Приятно слышать. Дела идут плохо.
– Я наблюдал за вами. Все наладится, надо только потерпеть.
– Да. Чем могу служить, мистер Бартон?
– Я пытаюсь разыскать Красного Воробья.
– Красного Воробья? Что еще за птица?
– Я уверен, что он существует. Просто надо его найти, я хочу, чтобы вы его нашли.
– Ниточки какие-нибудь есть?
– Нет-нет, но я уверен, что Красный Воробей где-то там.
– У этого Воробья есть имя, или как?
– В каком смысле?
– В смысле – имя. Ну, Генри или Абнер. Или Селин?
– Нет, это просто Красный Воробей, и я не сомневаюсь, что вы можете его найти. Я в вас верю.
– Это будет стоить вам, мистер Бартон.
– Если найдете Красного Воробья, я буду платить вам сто долларов в месяц до конца жизни.
– Хмм… Слушайте, а может, дадите все вперед – чохом?
– Нет, Ник, вы спустите их на бегах.
– Хорошо, мистер Бартон, дайте мне ваш номер телефона, и я этим займусь.
Бартон дал мне номер телефона и сказал:
– Я очень на вас надеюсь, Билейн.
И повесил трубку.
Так, дела пошли на лад. Но потолок протекал еще сильнее. Я стряхнул с себя несколько капель, врезал сакэ, скрутил сигаретку, зажег, вдохнул и закашлялся от дыма. Потом надел мой коричневый котелок, включил автоответчик, медленно подошел к двери, открыл ее… Там стоял Маккелви. У него была широченная грудь и плечи, словно подбитые ватой.