Повесть «Перстень», впервые опубликованная в журнале «Европеец» (1832. Ч. 1. № 2), печатается по изд.: Боратынский Е. А. Стихотворения. Поэмы. Проза. Письма / Подготовка текста и примечания О. Муратовой и К. Пигарева. М., 1951. С. 446–458.
Письма поэта печатаются по этому же изданию, а также по изд.: Баратынский Е. А. Стихотворения. Письма. Воспоминания современников / Составление С. Г. Бочарова. Примечания Л. В. Дерюгиной и С. Г. Бочарова. М., 1987. Из последнего взяты и воспоминания о Боратынском.
Читатели, бесспорно, отмечают разность в начертании фамилии поэта – Ба́ратынский, Бо́ратынский – в тех или иных изданиях, однако вопрос этот, вероятно, никогда не будет разрешен. Есть доводы в пользу и того и другого варианта, а каждый, обращающийся к творчеству и жизни поэта, как правило, предлагает обоснование своего выбора. Например, автору этих строк представляется, что по законам русского произношения, как ни напиши гласную первого слога этой фамилии, она, находясь во второй предударной позиции, в речи будет звучать очень приглушенно, и ни о каком аканьи, – не говоря об оканьи, – даже упоминать не придется.
Но у графики свои законы, и здесь нужно отметить, что в последние годы все чаще отдается предпочтение варианту Боратынский (см… например: Лебедев Е. Тризна: Книга о Е. А. Боратынском /М., 1985/; Песков А. М. Боратынский: Истинная повесть /М., 1990/; Летопись жизни и творчества Е. А. Боратынского / Составитель А. М. Песков /М., 1998/). Тот же А. М. Песков, авторитетнейший знаток всего, что связано с поэтом, сейчас издает полное собрание сочинений и писем Боратынского, между прочим, печатающееся по правилам дооктябрьской орфографии, и в нем принято начертание Боратынский как выражающее авторскую волю: последний сборник поэта «Сумерки» вышел под такой фамилией.
Полагая, что традиции возможно не только хранить, но и восстанавливать, составитель, в согласии с издательством, поддерживает этот выбор как разумно обоснованный.
Суждение Блока, объяснявшее недопонимание Боратынского современниками тем, что он опередил «свой век в одиноких мучениях и исканиях», парадоксально подтверждается именно нашим нынешним интересом к поэту, верившему: и как нашел я друга в поколеньи, читателя найду в потомстве я.
Среди непрекращающихся потрясений нашей эпохи Боратынский с его трагическим и вместе с тем светлым, обращенным к вечному мироощущением становится для нас не просто великим поэтом, но поэтом-другом.