– Козлы, – прохрипел
Пауэлл. Чарнс сначала не понял, к кому это, но капрал объяснил: –
Хоть бы разговорник местный дали, суки. Вот как им крикнуть: «Не
стреляйте!»
– «Хенде хох»? –
предположил кто‑то.
– А, заткнись!
– Надрываться‑то чего? –
мрачно спросил кто‑то. – Все равно не послушают.
В малиннике завиднелось какое‑то
шевеление. Морпехи начали было наводить стволы, но Пауэлл
предостерегающе поднял руку – обождите, мол, бить наверняка
надо.
На поляну выступили трое.
Говорят, что в минуты опасности
человек начинает мыслить быстрее. Дугласу Чарнсу хватило секунды,
чтобы разглядеть этих троих во всех подробностях.
На вьетнамцев они не походили: даже
не узкоглазые. Если бы не наряды, так и не скажешь, что чурки. Люди
как люди. Первым шел хлипенький такой мужичок, что твоя глиста.
Весь из себя выряженный, в черной коже, бирюльки серебряные всюду
висят – сущий Гамлет, только со сцены слез. Но держать себя умеет,
вышагивает, как на параде, подбородок вздернул. За ним, чуть в
сторонке, молодой парень, одет попроще – курточка там, штаны типа
джинсовых. Но тоже – видно, не простая птица. А‑ри‑сто‑кратия. И
третьим – здоровый облом, вроде Хэнка этого, Батлера… упокой его,
господи. Телохранитель, наверное. Лба нет – весь в плечи ушел.
Дуглас себя слабачком не считал, но этого жлоба задирать побоялся
бы. Никакой бокс не поможет, никакое карате.
А лица у всех троих – веселей за
гробом идут.
И тут кто‑то из морпехов не
сдержался. Выстрелил.
Ничего не случилось.
Дуглас ни на секунду не поверил бы,
чтобы его однополчане, его братья‑морпехи могли промахнуться из
винтовки с десяти шагов. Не так, значит, просты эти чурки. Или…
Дугласа прошиб холодный пот. Или Советы сюда уже добрались?
Бронежилет под камзол… а дырочки отсюда и не углядишь, тряпье‑то
черное. От испуга ему не пришло в голову, что от одного удара пули
человек должен был, самое малое, согнуться. Кроме того, имея время
прицелиться, стреляют в голову – на нее бронежилета не наденешь. Да
и вообще – кто на войне носит бронежилет?
Туземцы посовещались секунду. Потом
их главный, тот, что в черном, резко ткнул пальцем в сторону
валяющегося на траве Пауэлла. Молодой кивнул и воздел руки к
закрытому ветвями небу.
Дугласа Чарнса предупредил даже не
рефлекс – никакие тренировки не готовили его к тому, что случилось
затем, – а инстинкт. Забыв о лучниках, он бросился в кусты,
петляя, точно заяц. Поляна за его спиной взорвалась огнем. Там, где
лежали, вжавшись в моховые подушки, его товарищи, одна за другой
оставались только горелые проплешины. Люди даже не вспыхивали – они
испарялись, как япошки в Хиросиме.