И на холсте постепенно появляется, заполняя почти всё пространство, большая, рыжая стена дома, обращённого фасадом от меня. Кое-где в нижней части она сырая, тёмная, покрыта зеленоватой плесенью. Выше – пятна, потёки всех оттенков оранжевого, розового, жёлтого, охры. То там, то тут тёмно-серые трещины. Смешение цвета, фактур порождает такую музыку, такую гармонию, что я готов просто стоять и смотреть на неё часами.
Кажется, кто-то из «местных» тоже стал приглядываться, любоваться как моим творением, так и натурой, то есть стеной. И она того стоит. Это вам не блочный «курятник» с торчащими и загаженными каждый по-своему балконами. Каждое сооружение в те времена, когда строился «мой» дом, имело свой индивидуальный проект и своего архитектора; и, часто, это был человек известный. А не как сейчас – дом серии номер такой-то и т. д.
Веду живопись не перегружая холст краской, нанося её полупрозрачные слои друг на друга лессировками, когда одни частично перекрывают соседние. Получается то, что вижу в натуре – то есть, удивительное звучание близких по тону, но разных по цвету оттенков. Время от времени, берусь за мастихин и «зарядив» его нужной краской жёстко, со скрипом проезжаюсь по холсту то в одном месте, то в другом, не перекрывая всё написанное, а лишь вскользь касаясь красочного слоя будущей картины. Это придаёт моему этюду именно ту фактуру, что и на стене, а заодно и расставляет акценты.
Когда я провожу рукой по подсохшему холсту, то хорошо ощущается, что он шершавый, как сама стена, материальный. Именно это мне и нужно.
Иногда за моей работой часами кто-нибудь наблюдает прямо из окна. Кажется, я стал частью местного пейзажа, как деревья, фонари, ларьки.
Работа продвигается не шатко, не валко. Мне – спешить некуда. Ведь я, как и всё остальное – часть вечности. Её ни догнать, ни обогнать невозможно. В ней можно только быть! Яростно, интересно быть! Каждый в ней барахтается по-своему. У каждого – свой билет. Только надо помнить, что билет – это ещё не всё. Кое-что зависит и от «пассажира». Понравился пейзаж за окном «поезда» – можешь сойти, полюбоваться и даже остаться там. Надолго, а, может, и навсегда… Это, если не боишься променять уютный вагон на неведомо что.
Повторюсь, в этой вечности – не хочется просто «коптить», как котельная, работающая на мазуте. «Кино», называемое – «Твоя жизнь», которое выпало каждому из нас, прокручивают только один раз – до попкорна ли тут, господа? И, вообще, до еды ли, когда такой «эксклюзив» тебе крутят?! Надо быть ненормальным, полным идиотом, тупым бараном и кретином одновременно, чтобы только жрать, да спать, когда на «сцене» такое – тебе показывают твою собственную жизнь! И ты там не просто зритель, а главный и единственный актёр и можешь вытворять, а лучше – творить (да, творить!) всё, что угодно. Нет, никогда не поверю, что можно потратить свою «единственную и неповторимую» (жизнь) на беготню за барахлом и едой. Неужели есть такие? Блин, скучняк-то какой! И жаль, как жаль таких индивидов. Ведь они очень похожи на самоубийц – только с той лишь разницей, что у тех всё же хватает смелости на один решительный шаг (пусть и неправильный – проблемы так не решают, если честно), а эти, «индивиды», растягивают свой последний шаг на всю, так называемую, жизнь. «Так называемая» потому – что жизнью не назовёшь это барахтанье среди вещей и купюр, эту бесконечную и бессмысленную возню со своим, извините, барахлом.