С большой неохотою слушаюсь я её и ухожу.
Лучше бы они не подходили. Лучше бы он меня забил до полусмерти
Нос явно переломан, надо к знахарке сходить, но сначала.
Я подхожу к корыту и смываю с себя кровь. Глаз заплыл, в отражении едва можно разглядеть синяк на пол лица.
Да-а, до отца мне так же далеко как раку до горы.
Я вхожу в дом беру ткань и травы, что собираю в лесу, хорошенько протерев их в миске, ложу на ткань и делаю повязку на глаз.
По крайней мере, боль снимет.
Люди уже проснулись и разбредаются по своим делам, кто на новое поле, кто на дорогу торговать с купцами, которые всё же решились проехать через нашу деревню.
Кто знает, может лет через двадцать наша деревенька и разросслась бы до небольшого купеческого городка. У нас тут, в конце концов, и поля плодородные, есть, где коням разгуляться, и леса где живности до поры полно было. Много чего было до поры. А сейчас всё угасает, всё умирает: живность, земля, люди, надежда и даже вера.
А вот и дом. За забором я разглядываю Гостяту – жену Добромысла.
Я вхожу через дверцу, Гостята отрывается от знахарских трав Добромысла и смотрит на меня, я кланяюсь ей говоря:
– Здрав будь Гостята, Добромысл дома?
– Здрав будь Олег, – кланяется она, – Муж мой в лес ушёл вместе с сыновьями совсем недавно. Вернётся он всё же быстро, входи в дом, посиди, отдохни до его возвращения.
Что-то в ней изменилось, с нашей пошлой встречи. То ли в ней больше радости то ли жизни, а может и того и другого.
Я улыбаюсь и подтверждающее киваю. Внутри ничего так и не изменилось с моего прошлого посещения, разве что трав из леса побольше стало.
Походу Добромысл решился пополнить свои запасы. Не доброе это если знахарь так часто пополняет свои запасы, причём без причины. У него этих трав, отваров, да настоек столько, что можно три зимы не мелочась лечить всю деревню, да ещё при этом останется. Для чего всё это? Ладно, потом его спрошу, а пока надо отвлечься.
Я поворачиваюсь к Гостяте и прошу:
– Позволь мне на гуслях сыграть, настроение поднять.
– Конечно, Олег, сыграй. – Отвечает она и направляется к стене, где висит заветный инструмент
Взяв гусли и выйдя во двор, я сажусь на пенёк, проигрываю по гуслям и начинаю запевать:
– Из рода могучего, из рода великого
Отправились в путь дети земли
Всё у них было:
И боль, и лишенье,