– Нет! Враг есть враг! Я не одобряю! Говорю, как у нас было! А в Красном, что тридцать километров от нас расстреляли и мал и стар! Вот как! Война, пойди разбери, что у кого на уме.
– Мне молока и сметаны!
– Иди, спроси у хозяйки.
Хозяйка невестка дочь, супруга давно уже лежала на местном погосте.
Красивая казачка молодка с румянцем на щеках выходит из хлева с ведром парного молока.
Вечереет. Напившись молока со сметаной, иду на закат, на древней курган. Курган высокий, и степь в заходящем солнце словно отливает бардовым светом.
И скоро над головой начинают разгораться звезды. Звезды сияли на небосклоне как драгоценные камни. Вот, что небо в алмазах. Если бы Чеховский дядя Ваня оказался в Тузлуках он, наконец, то не просто увидел небо в алмазах, а счастье разлилось бы у него на сердце, чего Чехов так жила человечеству.
На обратном пути натыкаюсь ногой на крупную черепаху. Беру черепаху в руки. Она прячется в панцирь.
Диков встречает меня жаренным сомом. Жирный с золотистой корочкой он таит во рту. Пьем, закусываем и ложимся спать уже за полночь.
А утром на моем телефоне раздается звонок, который словно коварный нож врага разит из подтяжка под лопатку.
– Пастушенко Лариса Алексеевна ваша мать? – раздается на другом конце линии.
– Да! Вы кто?
– Ваша мать в больнице?
– Что случилось? – перехватило у меня дыхание.
– Хутор Ковалёвка, второе отделение. Приемные часы с десяти утра до двух дня.
И положила трубку.
Я растерялся. Какая еще Ковалёвка? Я прежде только слышал, что есть такая психиатрическая больница в хуторе Ковалёвка.
Я перезваниваю, но трубку не берут и не отвечают.
– Я приеду, через два дня! Мать в больнице, говорю я Дикому и еду в проклятую Ковалёвку.
Я толком не знаю где Ковалёвка. Только приблизительно, но нахожу в Яндексе, что с пригородного автовокзала в Ростове – на – Дону в десять утра отходит автобус. Мне удобно, с Тузлуков идет маршрутка как раз до пригородного вокзала. Весь на нервах я приезжаю на пригородный вокзал к десяти. Бегу и спотыкаюсь боясь опоздать автобус.
На остановке особенные пассажиры. Это по части престарелые сгорбленные люди с уставшими и выплаканными глазами. Они все словно навьючены сумками с передачами для родных. Многие годы в мороз и в жару они приходят на эту остановку и едут к сыновьям и дочерям, у которых теперь новый страшный и горький дом.