Рыжий поманил его пальцем и, сверля своими неестественно-голубыми глазами, которые будто слегка светились в темноте чердака, повернул голову на бок и заговорил.
– Как тебя зовут?
– Христоф.
Он взволнованно сглотнул. Слишком уж странный был этот Вилли.
– Христоф значит, – он провел пальцем по Атлантическому океану, – Слышал ли ты, Христоф, легенду, которая ходит про нашу бухту? Знаешь ли ты, что в водах этих живет Нечто? Нечто огромное, но способное перемещаться по мелководью. Нечто страшное, порожденное запустением. Более того, оно само – запустение, олицетворение всего заброшенного, что есть в нашем мире. Знаешь, ведь ничто просто так не кончается. На месте сгнившего цветка вырастает новый, там, где когда-то бушевало море, вырастает лес. Одно уходит – другое приходит. Смерть порождает жизнь. Так и здесь – корабли не смогли уйти в свободные воды океана и стали чем-то большим. Их остатки объединились, срослись, образовав единое целое, и сейчас где-то там, в соленых водах, спрятанный их непрозрачной дневной суетой, плавает у самого дна существо, состоящее из обломков затонувших кораблей, по внешнему виду напоминающее механического ската. Оно вобрало в себя все железные балки, все мачты со дна нашего моря, и сейчас оно здесь – и оно голодает. Его зовет заунывный вой одинокого парусника, забытого в бухте, и каждую ночь оно приплывает и кружит, кружит вокруг него, и плачет вместе с ним. А мы слушаем, слушаем и смотрим во все глаза: не сверкнет ли на поверхности его гигантский плавник, не появится ли хоть на секунду массивный хвост? Тебе не стоит ходить с нами, его плач страшен, но, услышав его однажды, не сможешь пропустить и дня. Доволен? А теперь иди. Тебя здесь не ждали.
Крышка люка с шумом захлопнулась. Послышались быстро удаляющиеся шаги и неестественный, в чем-то страшный смех Вилли.
____________
Когда день подходил к концу, у двери клуба выросли три тени. Синхронно ступая босыми ногами по острым иглам, они устремились к берегу моря.
Бесшумно, стараясь не изорвать одежду об запутанные лабиринты острых ветвей, Христоф крался следом. Что-то таинственное, до дрожи притягательное было в трех аккуратных силуэтах, ступающих навстречу полной луне. Они дошли до самого моря, до места, где песок сливается с солью, в то самое время, когда ночь стирает между ними границу. Впереди белела пустая пристань. Она была заброшена уже долгие годы, с тех самых пор, когда последний корабль сел на мель в ста метрах от нее, не успев или не пожелав покинуть родную гавань. Тот корабль долгие годы лежит, как проржавевший скелет, лишь на четверть укутанный солеными водами. Каждый вечер, когда ночной бриз сменяет влажный ветер с моря, корабль плачет. Он воет, воет, как девица по покойнику, и кричит, кричит о своей горькой судьбе, оплакивая суровые бури и ветер, наполняющий паруса. Христоф стоял и слушал, а сердце его разрывалось от этого плача, он хотел помочь кораблю, хотел вновь наполнить бухту, хотел отдраить палубы и заштопать паруса, лишь бы не слышать его пронзительных криков.